Вера Русанова - Пьеса для обреченных

Третью, последнюю, бутылку коньяку доставать из пакета не пришлось.

Охранник во второй раз вызвал знакомую санитарку без взятки — видимо, надеялся, что теперь я стану посещать сие заведение регулярно. Она «приплыла» злая, как золотая рыбка в финале сказки, и недружелюбно осведомилась:

— Чего еще надо?

Я поспешно протянула ей пакет с икрой и конфетами, подтверждая свою платежеспособность:

— Не могли бы вы узнать насчет Терентьевой Ольги? Она должна была лечиться здесь три года назад или чуть раньше.

Санитарка взъярилась:

— Это надо же, сколько у тебя психов знакомых! Может, ты сразу список составишь, а то чего мне туда-сюда, как дуре, бегать?

Однако все-таки встала, уперев руки в могучие колени, ничуть не стесняясь, одернула смятый халат пониже спины и неспешно поковыляла по пустынной аллее, унося с собой пакет с продуктовым набором, предназначенным специально для приятного времяпрепровождения.

Отсутствовала она довольно долго, а возвратилась уже без пакета, но зато с сухонькой старушонкой, зябко прячущей руки в карманах и по-птичьи поводящей худой, дряблой шеей. На голове у бабуси тоже была повязана белая медицинская косынка с черным, расплывчатым штампиком на уголке.

— Вот! — Санитарка скосила на старушонку выпуклые карие глаза. — Свидетеля тебе привела. Допрашивай!

— Спрашивайте, спрашивайте! — Бабуся доброжелательно осклабилась.

— Да я, собственно, хотела узнать по поводу Терентьевой Ольги…

Лечилась у вас такая?

— А как же не лечилась? Я очень хорошо Олюшку помню: дай Бог ей никогда к нам больше не попадать.

Сердце мое заколотилось с сумасшедшей, пугающей скоростью. Желудок снова сжало таким резким спазмом, что глаза чуть не выскочили из орбит.

— Помните?! А что-нибудь рассказать о ней можете?

— Могу. Отчего же не могу? Лечилась она здесь, по-моему, полтора месяца.

После аборта. Неудачно ей все сделали, чуть ли не все женские органы покромсали… Ну так шутка ли — почти четыре месяца!

— А почему она вдруг решила делать аборт, вы не знаете? — Голос мой задрожал и сделался хриплым, как у больной, ослабевшей вороны.

— Так кобель этот ее и заставил! От энтого у нее с головой все несчастье и произошло… Она-то хотела ребеночка оставить, поэтому и не говорила ему ничего долго, чтоб уж поздно было. А этот гад чего-то ей в еду подмешал. Или просто соврал, что подмешал? Не помню… В общем, сказал: «Иди делай аборт, иначе урода родишь». А что ей оставалось? Она пошла и сделала…

Бабушка закончила, чинно сложила руки на коленях и сглотнула, отчего шея ее сморщилась, как у старой ящерки. Она явно ждала. А у меня уже не было ничего: ни коньяку, ни икры, ни даже конфет. Пришлось, сгорая от стыда, залезть в карман и вытащить оттуда свернутую вчетверо пятидесятку — последний мой сколько-нибудь значительный капитал — практически НЗ. Однако старушонка приняла деньги с печальным достоинством. Взяла купюру дрожащими пальцами, бережно расправила и опустила в карман. А прежде чем подняться с лавочки, проговорила:

— Вы Олюшке-то привет от Марии Николавны передайте. Она вспомнит…

Пусть не болеет, здоровья ей…

На том и попрощались… Я перешла через дорогу, купила в ближайшем киоске пачку «Честерфилда» и, наплевав на дико ноющий желудок, выкурила целых три сигареты — одну за другой.

Вот теперь все действительно складывалось. Складывалось в жуткую, но вполне реалистичную картину. У нее был более чем веский мотив. У нее была возможность это сделать. Все указывало на то, что это сделала именно она, но у меня не было никаких доказательств…

К театру я подъехала приблизительно в половине двенадцатого. Утренняя субботняя репетиция должна была быть в разгаре. Из-за прикрытых дверей зала доносились звуки музыки, в щель жутко тянуло пылью и табаком. Завидев меня в проходе между креслами, Костик Черепанов ринулся со сцены со скоростью небольшой морской торпеды. Я даже испугалась, что он сломает себе ноги или шею, а то еще, чего доброго, стукнется головой так, что глаза сбегутся к носу окончательно и бесповоротно.

— Евгения Игоревна! Евгения Игоревна! — завопил он, радостно потирая ладони. — Вот вы и появились!.. «Гамлета» будем доделывать? Нет?

— Нет, Костя. Вы уж извините меня, пожалуйста, но стажировка моя закончилась, так что.., — Да ну ее — стажировку! Вы еще просто наших новостей не знаете! Вадим Петрович телеграмму из Улан-Удэ прислал: просит уволить его по собственному желанию и выслать документы. Новый режиссер пока только сказочку детскую доделывает. Вы представляете, какой это для вас шанс?! Режиссеру мы быстро рот заткнем, скажем, что вы «Гамлета» с нами уже целый месяц работали. Евгения Игоревна, а? Ну давайте попробуем! Задумка-то какая хорошая была!