Натиг Расулзаде - Убийцы

— Вы не думайте, что мы ничего не делаем, — сказал, вдруг поменяв тон на более дружеский с утраченными нотками подозрительности сержант, — Они, эти малолетние гады, что-то распоясались в последнее время, на рынки налеты делают, кавказских торговцев грабят прямо на глазах, убегают врассыпную — не поймаешь. Те как-то собрались вместе и поймали двоих поганцев, избили их и сдали в милицию, в наше отделение. А что мы им можем? Одному тринадцать, другому четырнадцать, несовершеннолетние.

— Но ведь есть колонии для несовершеннолетних, — возразил Заур.

— Много от них толку, — вздохнул сержант. — Через пол года отпустят… и выходят еще большими бандитами…

— И что же вы предлагаете? — спросил Заур.

— Я предлагаю?! — удивился пожилой сержант. — Что я могу предложить. Пусть государство предлагает. А мы будем исполнять.

— Понятно, — сказал Заур.

— А вы что сами предлагаете? — спросил в свою очередь сержант.

— Я предлагаю сделать так, чтобы эти малолетние подонки не стали взрослыми, — сказал Заур и тут же пожалел о своих словах, всегдашняя сдержанность отказала ему в самый неподходящий момент в разговоре с этим малознакомым сержантом. Его слова могли бы насторожить милиционера. Но тот видимо, пропустил их мимо ушей, не придал значения. «Потому и в сержантах ходит в свои годы», — подумал Заур и, сославшись на дела, попрощался с незадачливым коллегой.

На свидание с Катей он немного опоздал, и она нервно прохаживалась возле скамейки в маленьком безлюдном садике. Он узнал ее по темно бордовому короткому пальто. Он подошел к ней незаметно и взял под руку. Она испуганно вскрикнула.

— Не пугайтесь, Катя, — сказал он, стараясь придать голосу как можно больше теплоты и нежности. — Это я вам звонил.

— Кто вы!? — нервно дернулась она, чтобы освободить руку из цепких, твердых его пальцев. — Вы не милиционер. Кто вы?

— Я милиционер, — сказал Заур. — Не бойтесь. Только я милиционер из другого города. Прошу вас, Катя, давайте присядем…

Он почти насильно усадил её на скамейку рядом с которой они стояли, сел рядом, не выпуская её руки, еще сильнее вцепившись в рукав её пальто.

— Что вам надо? Что вам надо!? — почти истерично проговорила она торопливо и громко, — я милицию позову.

— Я сам милиция, говорю вам, — сказал Заур, уже начиная сердиться. — Посмотрите на меня, посмотрите.

— Ну, посмотрела, — немного успокоившись, сказала она. — Что вы хотите?

Заур ответил не сразу.

— Катя, — сказал он, помолчав. — Я — его брат.

— Чей, чей брат? — спросила она, уже начиная догадываться. — Я… Я ничего не знаю… Ничего не видела…

— Катя, послушай, эти подонки, эти убийцы… они убили моего брата… его жена чудом осталась жива… Вы мне нужны… мне нужно поговорить с вами.

— Их ищет милиция, — сказала она. — Чего вам еще? Найдут — судить будут. Отпустите руку, мне больно.

— Извини, — он отпустил её руку, и она тут же сделала попытку убежать. Но он мгновенно среагировал, схватил её снова, насильно усадил обратно на скамейку.

— Перестань дурачиться, я все равно от тебя не отстану, пока не узнаю, что мне надо! — сказал он твердо, глядя ей в глаза.

— Они убьют меня… убьют, если узнают, что я… — сказала она, и у него замерло сердце, подсказывая, что он на верном пути, что она что-то знает и может вывести его на убийц.

— Не думаю, что после встречи со мной им это удастся, — постарался он успокоить её.

Она не восприняла серьезно его слова, и он наконец, потерял терпение.

— Если ты мне не поможешь, я сам убью тебя! — тихо вскричал он. — Вот этими руками придушу прямо здесь.

Она стала хныкать.

— Отпустите меня, я ничего не знаю, ничего…

— Заткнись! — прикрикнул он на нее, — говори, пока я по-настоящему не рассердился.

— Там… — начала она, испуганно глядя на его руки, — Там… один малолетка… среди них… Костя… У него на руке татуировка — солнце восходящее с лучами. Его я знаю… Он в поселке, за городом живет… В желтой куртке ходит с капюшоном… Кажется, они все там вместе, в этом поселке… Больше я ничего не знаю…

— Какой поселок, сколько километров от города?

Она сказала. Он некоторое время сидел молча, уже давно отпустив её руку, но она все еще боялась сдвинуться с места.

— Можно я пойду, дядя?

— Тамбовский волк тебе дядя, — сказал он, стараясь проговорить шутливо, но шутка не получилась. Голос был голосом смертельно усталого человека, печальный, сникший.

Тем не менее, подобие улыбки показалось на её лице.