Татьяна Полякова - Я — ваши неприятности

— Я сама с трудом верю, все в зеркало поглядываю. Восемьдесят семь миллионов — это только начало…

— Уж это точно, — покачал головой Владимир Петрович. А я попыталась внести ясность:

— Кто такой этот Жора, и что все это значит?

— Братья Катковы в наших местах люди известные. Бандиты, одним словом. Старший, Юрка, многое в городе к рукам прибрал, в том числе и казино, где Серафима трудится, а младший Каток — психопат и убийца.

— Как вы интересно рассказываете, — съязвила я. — Отчего ж он не в тюрьме и не в больнице, а к тетушке пристает.

— Оттого, что все в подлунном мире не так просто. Опечалила ты меня, Серафима, — сказал Владимир Петрович.

Пожалуй, и в самом деле придется идти к тебе в телохранители.

— Ты чего на диване лежишь, дурища? — не выдержала я. — Собирай вещи и бежим отсюда без оглядки.

— Не могу. Это противоречит моему характеру, — серьезно сказала Серафима. — Оглядываясь назад, я вижу осуждающие лики предков. Бабка на Соловках сгинула, а крест с шеи не сняла.

— Так то крест, и бабка была староверкой, а ты ни в черта, ни в Бога не веруешь, а вот если будешь на диване лежать, то с предками встретишься раньше времени.

— Я не лежу на диване, — обиделась Серафима. — Я думаю.

— О чем, интересно?

— О спасении живота своего. И тут ты по справедливости мне помочь должен, — повернулась она к Владимиру Петровичу. — Скажи-ка, есть в городе человек, способный посадить братанов Катковых на задницу?

— В данном конкретном случае? Наверное, есть.

— То, что мне надо!

— Серафима, — нахмурился он. — Я тебе уже говорил и опять скажу: женщина, если она не совсем дура, должна Держаться от бандитов подальше, лучше всего и вовсе не знать об их существовании. Я ясно выразился? Кстати, пословицу вспомнил: из огня да в полымя. Знаешь такую?

— Ты мне друг? — спросила Серафима, опустив глаза долу. — Должен ты мне помочь? Сыщи человека, а там я уж как-нибудь сама…

— Представляю…

— Есть такой человек?

— Ну, есть… и что? Вместо одного бандюги будешь должна двум.

— Я все по-умному оформлю, на свой женский манер. Да мужику за счастье услужить женщине. Давай колись: кто, где найти?

— Циркач. Из молодых. Злой, голодный. Каток ему как кость в горле.

— Молодой? Годков ему сколько?

— Лет двадцать пять.

— Черт, — выругалась Серафима. — Я для него несколько старовата. В том смысле, чтобы являться венцом творения Божьего… — Тут взгляд ее наткнулся на меня. Серафима задумалась, а Владимир Петрович насторожился.

— Ты что сейчас говорила? Не дам родную племянницу на поругание плешивому бизнесмену? А бандиту подсовываешь? — сказал он.

— Очень даже далека от этого. Нам требуется романтический образ, гений чистой красоты, при виде которого мужик продаст нательный крест и бессмертную душу.

— Белая горячка, — развеселился Владимир Петрович.

— Ты меня имеешь в виду как “гения” и “образ”? — спросила я.

— Конечно.

— Серафима, — сказала я. — Это волюнтаризм. Я этих стриженых до смерти боюсь и совершенно не знаю, как себя с ними вести.

— Постыдилась бы говорить такое, ты ж актриса.

— Смею заметить, — вмешался Владимир Петрович, — что мы не в театре. Там в худшем случае освищут, а здесь и головы лишат.

— Вот именно, — радуясь поддержке, кивнула я.

— Эх, а еще Марию Стюарт изображать хочешь. С заячьей-то душой королеву-мученицу не сыграешь.

— Это шантаж, — разозлилась я.

— Мне можно, я тетка. Ну? Давайте попробуем доказать, что мы чего-то стоим.

— Я совершенно не представляю… — жалобно начала я.

— Принципиальное согласие, — перебила меня тетка.

— Серафима, это глупо, безответственно и опасно.

— Ну?

— Считай, я в деле, — выдохнула я, опускаясь в кресло. — Дурочки, — покачал головой Владимир Петрович, направляясь к двери. — Подумайте насчет денег, и я прикину, чем могу помочь.

— Вовка, — позвала Серафима, — знаешь, что тебе надо? Встряхнуться. Ты ж был отчаянным мужиком.

— Был, да сплыл.

— Ничто не проходит бесследно…

— Эту цитату можно трактовать двояко.

— Хорошая афера пойдет тебе на пользу.

— Я не имею права быть аферистом.

— А ты на работе отпуск возьми. Завтра у тебя выходной?

— Выходной.

— Значит, в десять ноль-ноль — производственное совещание на моей кухне. Об этом Циркаче я должна знать все, как старушка соседка.

— Думай, где деньги взять, — сказал на прощание Владимир Петрович и удалился.

Серафима, необычайно взбодрившись, направилась в ванную, откуда вернулась цветущей и сияющей, и потащила меня в ресторан, отмечать мой приезд и начало военной кампании.