Владимир Кочергин - Судьбы, как есть

— Пойдемте, Артем Викторович, посмотрим и, если берете, я сейчас же даю доверенность и документы на машину.

— А как же сам? — спросил Артем.

— Сам поеду на метро, у дома в Мытищах у меня стоит «американец», автобус, типа нашего «Соболя», так что не беспокойтесь. Колеса есть.

Все, кто присутствовал при этом, были приятно удивлены и, наверное, довольны, что хоть этот вопрос как-то разрешился у Артема. Ведь наверняка каждый из них, узнав о краже, думал, как помочь другу, а тут все так быстро разрешилось.

Медянин Павел, как всегда, был на высоте. Друзья знали друг друга еще с 1985 года, когда Артем командовал Владимирским танковым полком, а Павел был на то время зампотехом роты.

Артем благодарно посмотрел на друга и сказал:

— Если ты от Мытищ приехал в цивильном костюме и, зная твои познания в автомобилях, я принимаю твое предложение и обещаю к ноябрю вернуть машину тебе назад.

Артем и Павел обнялись, как старые и добрые друзья, тем самым у тех, кто их мало знал, вызвали добрые чувства, пусть не слезы, но позывы к уважению такой дружбы.

Сорок дней после смерти отметили по всем возможным православным традициям. В зале, где проходили поминки, не нашлось никого, кто бы смог вести поминальную трапезу. Артем сам говорил, потом предоставлял слово другим. В целом, это тяжелое, но нужное мероприятие закончилось в 15 часов. Родители и сестра зятя после поминок впервые попали в квартиру Артема и Людмилы. Они увидели комнату, в которой до замужества жила Ольга, они увидели собачку Джемму, которую безумно любила Лиза, они сидели на диване, который раскладывал Тьерри, когда они приезжали в гости с ночевкой.

Артем умышленно не снимал и не убирал ни одной фотографии со стен и других мест, где они были размещены, несмотря на постоянное присутствие через эти фото тех, которых вернуть в дом было невозможно. Узнав о расходах в ресторане, французские родственники отдали Артему такую же сумму, не приняв никаких возражений.

Французы прошли по всей квартире. Плакала мама Тьерри, сильно плакала его родная сестра Изабель. К 19 часам все поехали в «Винный клуб», где Оля работала под руководством замечательной женщины Ирины Курмановой, директором этого клуба, которая организовала поминальный вечер, так как Ольгу знали все, кто бывал на дегустации вин. Народу было много. Много соболезнований, много вина, много добрых и печальных было сказано слов. Чувствовалась искренность в том, что Олю любили все, кто только с ней знакомился. Говорили о ее красоте, о ее профессионализме и высокой порядочности, ее отзывчивости и сочетании ума с красотой. Но ни Артему, ни Людмиле, ни всем остальных родным и близким от этого не стало легче, просто и французы, и те, кто мало знал Ольгу, понимали, насколько тяжела утрата. Оля — неординарная личность, и реально таких детей, которые так трепетно относятся к дружбе и любви родителей и вообще излучают только позитив, очень мало. Вечер памяти прошел, и Артем со слезами на глазах высказал огромное спасибо Ирине Кармановой, которая тоже любила Олю, как родную дочь, и на глазах у нее тоже постоянно были слезы.

На следующий день, 30 мая, уставшие и убитые горем французы улетали домой в Париж. Накануне при расставании у галереи «Винного клуба» договорились встретиться в квартире на Тверской, где переводчика не надо, сказали они, будут, мол, друзья Тьерри переводить при посещении обгоревшей квартиры. Провожать их в Шереметьево решили Артем, Людмила и дочь Юля с мужем Павлом. Они за полчаса прибыли в квартиру, а через 25 минут после договорного времени прибыли французы, их привез на своей машине друг Тьерри — Шарль, который подняться в квартиру категорически отказался. Он был потрясен гибелью друга. Особенно когда был на опознании трупа.

В квартире было такое, что останется в памяти Шмелевых на всю оставшуюся жизнь. Сами они каждый раз, приходя в квартиру разбирать пожарище и вещи, отмывать копоть и гарь, находились в полушоковом состоянии, а когда мама Тьерри начала метаться по комнатам и спрашивать, что-то спрашивать про то, где кто спал, где была Лиза, но все попытки что-то ей объяснить на пальцах, предметах до нее не доходили. Она металась по квартире с глазами, полными ужаса, горя и слез, хватала приготовленные предметы сына, целовала их, прижимала к груди и, причитая, стояла, раскачиваясь из стороны в сторону. Глядя на все это, молча ходила за ней дочь Изабель и тихо плакала. Отец Тьерри стоял первое время и осматривал внимательно прихожую, большую комнату — студию, потом попытался получить ответы на свои вопросы, но, увы, познания французского языка были у русских никакие.