Георгий Вайнер - На темной стороне Луны

— Отвлеките стрельбой внимание на минуту, я сейчас возьму шофера…

Нарижняк со своими подчиненными открыли стрельбу поверх кузова машины, тем временем Тура перескочил через дорогу и вынырнул около кабины. Но он опоздал. Разгадав маневр, водитель несколькими секундами раньше, как кабан, бросился в заросли.

Тура выволок из кабины человека, ехавшего вместе с водителем. Это был Шамиль, протез помешал ему сбежать.

— Я не сопротивляюсь, не сопротивляюсь… — В последнюю минуту он все же успел выбросить что-то, что до самого конца находилось у него в руке. Пистолет? Кастет?

Нож, решил Тура, так он и остался уркой.

На дороге из Урчашмы раздался шум мотора. Подъехали два «Жигуля», из которых высыпали вооруженные ружьями люди. Кто-то выстрелил в воздух. Это оповещал о своем приближении Тулкун Азимов.

По обе стороны грузовика Тура заметил следователей, они сгруппировались для броска.

Через дорогу метнулась тень. Тулкун Азимов зажег фонарь, и в его луче Тура увидел плотного высокого мужчину с пистолетом. Тура узнал его. Это был Зият Адылов. Тура бросился наперерез, а где-то сзади, за спиной, из темноты раздался отчаянный дискант чайханщика:

— Я без оружия, без оружия, — кричал Сувон. — Не стреляйте, я сдаюсь. — Истошный голос в кузове перекрыл грохот падающих ящиков, звон стекла.

Тура чудом перелетел расстояние, отделяющее его от Адылова, оттолкнул руку с пистолетом. Сам он так и не подумал воспользоваться оружием, доставшимся ему от Соатова. Уставные правила и сейчас довлели над ним. Вооруженный милиционер и вооруженный преступник, стреляющий первым, в любой схватке всегда в неравном положении.

Тура бил кулаками, ногами, головой, он словно бил все черное, что отравило его жизнь. Потом он сидел на песке рядом с Силачом, обожженным, окровавленным, в ссадинах, и гладил его лицо.

Тулкун распоряжался своими людьми, которые подогнали ближе «Жигуль», чтобы срочно везти Силача в урчашминскую больницу. Где-то командовал Нарижняк, рассаживая задержанных по машинам. Кого-то переправляли за руки по бревну через магистральный канал. Операция закончилась.

И Тура почувствовал, что силы его ушли.

Машина остановилась у подъезда областного управления, и Тура, прежде чем уйти, достал из-за пояса и протянул Нарижняку пистолет:

— Это оружие Соатова. Если сочтете нужным, можете ему возвратить. Я, пожалуй, пойду.

Нарижняк молча смотрел перед собой, потом тяжело вздохнул и сказал:

— Сегодня же отправлю в Москву спецсообщение о всех ваших делах. Но, если я сделаю хоть один неточный шаг, мне самому оторвут голову.

Тура уже открыл дверь, когда Нарижняк положил ему руку на плечо.

— Спасибо вам и извините. Я сильно в вас ошибался.

— Да, ладно, — махнул рукой Тура и вошел в вестибюль управления.

Халяфа не было на его обычном месте. Воду из аквариума спустили. На мраморном полу стояли лужи. Никто ни о чем не спрашивал Туру, не проверял документов. Он шел по лестницам и коридорам управления, как будто побитому мором. Дошел до приемной Эргашева, распахнул дверь, навстречу ему встал секретарь, что-то хотел спросить или сказать, но Тура зыркнул на него и сказал сквозь зубы:

— Не вздумай мне чего-нибудь говорить сейчас.

И секретарь тихо сел на место.

Тура вошел в кабинет генерала. Эргашев сидел за своим огромным столом, маленький, ссохшийся, бесконечно одинокий, в своем продубевшем от соли кителе. Вокруг царил непривычный беспорядок: валялись мелко изорванные клочки бумаги, обрывки блокнотов. В пепельнице чернела зола, генерал жег записки. Это было похоже на эвакуацию.

Ватным лунатическим шагом Тура подошел к нему вплотную и посмотрел в глаза. Эргашев засмеялся, и смех его был страшен. У него был зловещий оскал — как старая выкопанная из земли обойма, ржавая, рыжевато-зеленая.

— Ну что, ты добился своего? — тихо сказал Эргашев.

— Да, я ведь вам сказал, что я найду убийцу Пака, — так же тихо ответил Тура и удивился тому, что не испытывает к генералу ни ненависти, ни злости. У него было ощущение, что умерла душа. Эргашев покачал головой и сказал:

— Наши отцы повторяли, что главная надежда в жизни нахлебника — дождаться дня, когда он плюнет в лицо своему благодетелю.

Тура, не присаживаясь, стоял над его столом, пытаясь в последний раз понять, что же творилось в душе этого странного, необычного человека, и ничего не понял. В его душе был сгусток беспросветной тьмы. Непроглядная, жуткая чернота.