Валерий Горбунов - Секреты для посвященных

— А ну-ка запри дверь…

Тот непонимающе оглядывается назад, в глазах его мелькает страх.

— Поверни ключ. И не бойся. Я хоть и генерал, а тебя не съем.

Солдат передергивает плечами, что должно означать: «А я не боюсь». Он подходит к двери, запирает ее.

— А теперь раздевайся. Догола.

— Зачем? — вырывается у парня.

Лихо сводит мохнатые брови, как бы напоминая: солдату с генералом спорить не положено.

Дик разоблачается. Одежду небрежно бросает на стул.

— Собери, положи как надо.

Чувство жалости охватывает Лихо. Явно недокормленный подросток. Все ребра можно пересчитать, на спине лопатки сходятся друг с другом. Живот втянут, коленки мосластые, как у щенка… И весь в сине-багровых подтеках от ударов, нанесенных аккуратно, через что-то мягкое. Одеяло, что ли?

У Василия Демьяновича всплывает в памяти только вчера полученное письмо. От солдатской матери. Постой-ка… Там, кажется, эта же фамилия — Резникова. Он лезет в ящик, достает письмо, прочитывает еще раз. И снова чувствует, как комок жалости поднимается из груди вверх, к горлу. Трудная судьба, постоянное недоедание, вино, может быть, наркотики. Тяжелый, изломанный характер…

Он вспоминает себя семнадцатилетним, едущим в Германию на крыше вагона. Ему, Ваське Лихо, разве слаще было? Отец и двое братьев пали на войне. Мать одна тянула семью. А дети ей помогали. Сейчас дети родителям не помогают. Не принято. Смотрят на них, как на пустой засыхающий колос, который произвел на свет зерно и теперь должен безропотно клониться вниз, истлевать, удобряя землю.

— Одевайся, — говорит Лихо. — И скажи: у твоей матери когда день рождения?

Резников удивлен: он не понимает, зачем он вызван. Торопливо одевается, стараясь поскорее скрыть подростковую наготу и эти сине-багровые пятна на теле.

— День рождения? Шестого июля… Или нет, девятого. Нет-нет, в июле у нее именины, а день рождения где-то в конце года.

Лихо мрачно смотрит на него:

— Не помнишь. Да и к чему помнить… Мать больная, бедная. Что с нее взять? А вот она о твоем дне рождения помнит. Может, скажешь, на какие-такие деньги она тебе магнитофон шлет? У нее ведь пенсия по инвалидности.

Узкое лицо наливается густой бурой краской. Из узких щелей с ненавистью смотрят на генерала глаза. Парень чувствует всю некрасивость, всю унизительность своего положения, но отрицает за окружающими право творить над собой суд.

Лихо это понимает.

— Да, я тебя не уважаю, — спокойно говорит он. — Так же, как я, тебя, видимо, не уважают и твои товарищи, устроившие тебе трепку. Я не буду доискиваться, кто они, за что именно тебя отделали. Знаю: за дело. Вот что сделаем. Ты кого возишь, майора Вихрова? Я попрошу, чтобы он недели на две уступил мне тебя. Мой-то шофер, Андрюшка, демобилизовался. Пока нового подберут, покатаемся вместе. А потом переведу тебя на ракетовоз. Не сразу, конечно. Надо тебя еще подучить, и вообще… Ты-то сам хочешь на ракетовоз?

— Хочу! — сорвалось с губ парня.

— Лады. Я распоряжусь. Сегодня ровно в восемнадцать у штаба при моей машине. И чтобы все было в норме.

— Можно идти?

— Свободен.

Парень изо всех сил рвет на себя дверь, совсем позабыв, что она закрыта.

— Ты ключ-то поверни… Зачем замок зря ломать.

Ох, сколько за свою долгую жизнь Лихо подобрал ключей к сложным человеческим «замкам»! Но странное дело, чем дальше, тем не легче, а тяжелей. Видно, «замки» становятся все сложней и сложней.

При выходе из штаба Дик нос к носу столкнулся с московским журналистом Грачевым. Он не рад был этой встрече.

— Ну, как день рождения? — приветливо спросил Вячеслав. — Хорошо повеселились?

— Лучше некуда.

— А где батарейки? Ты обещал отдать. А то мои уже совсем садятся.

Дик отвернулся.

— Батарейки, спрашиваю, где?

Дик и сам не знал, где они. Ребята выбросили их, видимо.

— Украли.

Грачев помолчал. Глаза его под очками сузились от гнева.

— Слушай, ты… Ты попросил тебя выручить. Я выручил. А ты в ответ меня подвел. Ты знаешь, как это называется?

— А пошел ты… — грубо сказал Дик и почти бегом двинулся к машине.

— Ну и дрянь, — донеслось ему вслед. — И носит же земля таких.

Вячеслав был взбешен. Его возмущал этот мальчишка, презиравший общество, но между тем исправно пользовавшийся всеми его благами. Кстати, не заработанными лично. Эгоцентрист. Потребитель. Асоциальный тип. Как он попал сюда? Ракеты, таящие в себе огромную разрушительную силу, сами по себе не взлетают. Их запускают люди. Самые знающие, самые организованные, самые преданные, самые надежные. Этому Дику здесь не место.