Валерий Горбунов - Секреты для посвященных

— А зачем вам? Ну, допустим, Люба. Что дальше?

Она подождала продолжения.

— Я в ваших краях проживу некоторое время. Так что мы еще не раз увидимся, Люба. А сейчас прошу: напишите вот на этом бланке почтовый адрес вашего отделения.

— Хотите, чтоб выслали денег?

— Угадали. Я чувствую, что они мне в самое ближайшее время весьма пригодятся.

Она понимающе усмехнулась:

— Я вам адрес скажу, а вы запишите.

— Нет-нет. Хочу, чтобы вашей нежной ручкой.

Она взяла бланк и вывела ровную строчку. У Вячеслава сердце запрыгало в груди. Знакомый почерк! Именно этой рукой написано письмо, которое привело его в леспромхоз.

Он с трудом выжал из себя несколько приторно нежных фраз и, поинтересовавшись, где расположена местная больница, собрался уходить.

— А вы случаем не больной? — ехидно осведомилась Люба и, получив заверение, что все органы у него работают нормально, сообщила: — Под гору спуститесь, там мосток, перейдете — она и стоит. Салатового цвета.

Вячеслав отправился к конторе леспромхоза и, переведя нажатием кнопки свои часы в положение хронометра, словно судья на спортивных соревнованиях, начал засекать время, необходимое, чтобы дойти от конторы до общежития и от конторы до Дома приезжих. Затем, выбрав тихую полянку, он прилег под кустом, достал блокнот и погрузился в расчеты. Было учтено все: и только что полученные данные, и время, когда раздался барыкинский выстрел в окно и стремительно летящий пыж больно задел его мочку уха, и время появления на пятачке у здания общежития бригадира Клычева, сторожа Сидоркина, механика Зубова, а затем время встречи с бригадиром Вяткиным, разыскивавшим, по его словам, Святского, с которым расстался всего полчаса назад.

По дороге в Дом приезжих Вячеслав завернул в столовую: надо было подкрепиться. В зале было душно, жирные мухи барражировали над головами, как самолеты над полем в Тушине в день авиационного праздника. За одним из столиков сидели участковый Фроликов, бригадир Клычев и механик Зубов. «Вас-то мне и надо, голубчики», — подумал Вячеслав и, спросив разрешения, занял свободный, четвертый стул. Участковый, пожилой мужчина с простоватым честным лицом, шумно приветствовал журналиста. Клычев и Зубов вели себя спокойно.

— Извините, я прервал ваш разговор. О чем речь, если не секрет?

— Об охоте, — неохотно отозвался Клычев.

— А ведь это все едино, — отозвался механик. — И те и другие — божьи создания.

— Да ты никак верующий, Зубов? — удивился участковый.

— Без веры не проживешь, — сказал Зубов.

— Правильно, — поддержал Клычев. — Только у каждого она своя — вера-то…

Механик кивнул.

— И все-таки… — видимо, продолжая разговор, завязавшийся еще до прихода Вячеслава, сказал Фроликов, — как же ты решился в одиночку на волка пойти? Не страшно было?

— А что такое страх? — поглощая борщ и время от времени вытирая губы хлебной корочкой, сказал Зубов. — Страх — это незнание того, что тебя ждет. А я опытный охотник. О сером знаю все. Знаете, например, как надо загонять волка зимой?

— Ну? — промычал с набитым ртом Фроликов.

— Лучше это делать в середине зимы, когда снег еще не слежался, пока он глубокий и рыхлый. Для лыжника все нипочем. А волк… Сытый переярок падает, проскакав три-четыре километра. Голодный же старый волк может пробежать и все десять.

— А когда догонишь? Тогда что?

Зубов аккуратно положил ложку на дно опустевшей тарелки.

— Волка можно убить обыкновенной толстой палкой. Надо только сильно и метко ударить его по переносью. Но надежнее пристрелить серого из ружья, если оно, конечно, есть.

— Я на кабана как-то ходил… выстрелил. Он упал. Подошел, а кабан как вскочит да как бросится… Еле ноги унес, — сказал Клычев. — Не туда попал.

— Опытный охотник всегда определит, куда ранен зверь, — сказал Зубов и оглянулся в поисках официантки, не терпелось приняться за второе блюдо. — Ежели делает большой скачок передними ногами, или задними, или всеми четырьмя, значит, ранен в легкие или печень. Раненный в живот, сильно вздрагивает и бежит, сгорбившись. Раненный в зад, быстро оборачивается и кусает раненое место. Ну а коли в сердце или спинной мозг, падает, убитый наповал.

Наступило молчание. Немного погодя Зубов сказал:

— Неужели Вяткин и вправду убийца? Не верится. Такой тихий, уравновешенный человек.

— В тихом омуте черти водятся, — с набитым ртом невнятно произнес Фроликов.

— Так как же все это произошло?