Сидоркин, похоже, испугался:
— Ты о чем? Да чтобы я… Ишь какой… Ну и ну…
Он еще продолжал что-то бормотать, но растерянное выражение лица стало меняться на другое, сосредоточенно мрачное и решительное.
Костя сбежал с крыльца и направился к лесовозу, который дожидался его у обочины, как послушная скотина, которую не нужно привязывать к пеньку: и так не уйдет. Вскочил в кабину и рванул с места.
4
Жизнь сторожа Сидоркина шла к концу, но он и не подозревал, как близок он, этот конец. Ему чудилось, что разбогатей он, и большинство из старческих тягот и невзгод отступит, и жизнь продлится — в довольстве и радости. С самого детства, прошедшего в далекой сибирской деревеньке в условиях крайней бедности, жила у него мечта из этой бедности выйти и обрести достаток, которым когда-то владел его отец, раскулаченный еще до войны и живший воспоминаниями об утраченном. В этом воспоминании, круто замешанном на злобе, размеры отнятого многократно увеличивались. Соответственно непомерно рос и счет, предъявляемый власти, свершившей несправедливость, лишившей нажитого.
Как только это стало возможным, Евсей покинул деревню и пустился в самостоятельное плавание по житейскому морю. Сразу скажем, не преуспел. Ум у него был неразвитый, не гибкий, чувства дикие, к тому же постоянно подогреваемые злобой за отца. Поэтому недюжинные его физические силы могли быть применены только к самой простой, самой грубой, то есть малооплачиваемой, работе. Один раз улыбнулась ему судьба: оказавшись в порту, стал он матросом судна, плававшего на внутренних линиях, а потом удалось попасть и в загранку. Возможности открывались немалые. Он примкнул к группе, занимавшейся всевозможными спекуляциями. Впервые в жизни у него появилась собственная кубышка.
Однако судьба была против Евсея. Всю группу арестовали, имущество было конфисковано. Суд, лагеря. На лесоповале он повредил ногу, так что главное его богатство — физическая сила, крепкое здоровье — тоже оказалось растраченным. Пришлось распроститься с мечтами о собственном доме, семье, достатке. Освободившись, он осел в большом городе, вернее в его пригороде, нанялся дворником на дачу к профессору. Жена профессора, впервые увидев Евсея, не на шутку испугалась: «Кого ты нанимаешь, погляди на него, это же форменный бандит…» Да, внешность у Евсея была дикая. Волосы на голове — черные вперемешку с седыми — росли клочьями, как осока на болоте. Глазки были маленькие и злые. Лицо грубое, неровное, словно вылепленное из глины пополам с гравием. И заросшее сивой щетиной. Мощный торс будто перекручен — результат тяжелой травмы, нанесенной на лесоповале упавшим деревом. Голос сиплый, простуженный. Но профессор, круглолицый веселый человек, не согласился с женой. Сказал: «Да, не красавец. Можно сказать, Квазимодо. Но именно такой и нужен, кто еще согласится копать землю, очищать выгребные ямы, подправлять забор, носить воду, и все это за мизерную плату. Возьми-ка лучше из шкафа мою рубашку в клеточку, старый бархатный пиджак да снеси ему. Глядишь, он и преобразится…»
Подарки были Евсею вручены, но общей картины не изменили. Он был похож на циркового медведя, обряженного для смеха в людскую одежду. Все одно — как ни обряжай, а медведь, он медведь и есть.
Евсей жил при богатом доме, питался с профессорского стола, носил профессорские вещи, и ему даже стало казаться, что мечта его о сытой, безбедной жизни начала осуществляться. И вдруг… Профессора откуда-то уволили, дача пошла с молотка, а Евсею — прости-прощай!
И вот, разменяв седьмой десяток, он снова оказался у разбитого корыта. Снова начались бесприютные скитания по стране, осел здесь, в Сосновке, сторожем при конторе. Впереди ничего — ни своего угла, ни пенсии (вкалывал много, а по имевшимся у него бумажкам выходило — мало), ни здоровья. В башке билась тупая мысль: что делать, что? Как обмануть судьбу, повернуть удачу на себя?
И тут шофер главного инженера рассказал Евсею о наследстве, только что полученном хозяином в городе. Святский хотел было полученные в банке деньги определить в сберкассу, но ближняя закрылась на ремонт, а другая — на другом конце города. Вот Святский и привез деньги в контору, положил в сейф. Он даже был рад, что так вышло, ему хотелось хотя бы день-два, пока не отвезет и не положит на сберкнижку, полюбоваться этой горой денег, ощутить себя их владельцем. А может, кое-кому и показать. Скажем, Раисе… Чем черт не шутит, вдруг на нее подействует? Как бы там ни было, деньги хранились в запертом сейфе, ключ от него лежал у Святского во внутреннем, потаенном карманчике пиджака, а сторож Евсей, словно ослепленный внезапно просверкнувшей в его слабом мозгу мыслью, метался по леспромхозу, не в силах решить, что делать.
Читать дальше