Татьяна Степанова - Улыбка химеры

— Да, неплохо, а? — Китаев улыбнулся. — Соскучился я, Валерий Викторович, по настоящим нашим вечерам. — Он потер руки, словно предвкушая что-то приятное. — И еще кое-какие новости для вас есть.

. — Какие? — Салютов сел на кожаный диван в углу кабинета, пригласив Китаева в кресло напротив.

— Я вчера и сегодня утром систему наблюдения вместе с техниками проверял, — сказал Китаев. — И так и этак мы смотрели. Тот сбой камеры в вестибюле — случайность. Там в стене проводка за панелью слегка отошла. С гардеробщиком я тоже все проверил. Он сейчас на больничном, и врач мне диагноз подтвердил: ОРВ, причем какой-то там кишечный вирус. Уже заболевал он тогда в тот вечер.

— И какой же вывод из всех твоих проверок? — спросил Салютов.

— Все это случайности. И все они случайно совпали. Камеру никто намеренно не вырубал. Просто кому-то повезло. Ну, возможно, он услышал от гардеробщика или от кого-то из охраны, что эта часть вестибюля на время остается «темной».

— Вывод, Глеб.

— Вывод простой, Валерий Викторович: одно к одному. Если бы на месте Тетерина кто-либо другой был в туалете, убили бы этого другого. Сдается мне, дело совсем не в Тетерине было, а в том, что само место очень подходило для выстрела из пистолета с глушителем.

— Ты кого-то подозреваешь? — спросил Салютов. Китаев помолчал секунду.

— Вы не дослушали новость до конца. Она у меня из двух частей состоит, — сказал он. — У меня тут информация свежая: Миловадзе вызван в Генеральную прокуратуру. На завтра. Между прочим, на одиннадцать часов утра, как и вы в тот раз.

— Сведения верные?

— Верные, Валерий Викторович. Иначе я бы вас не информировал.

— Хорошо, — ответил Салютов. — Спасибо, Глеб. Китаев подождал, что он еще скажет о «новости», но так и не дождался.

— Ну, я пошел, буду внизу на пульте, — Китаев поднялся.

— Будь добр, позвони Филиппу. Скажи, что я прошу его завтра вечером приехать сюда. Когда ему будет удобно, — сказал Салютов.

— Хорошо, Валерий Викторович, сейчас же позвоню. Конечно! Если позволите... Мне самому давно кажется, что сын ваш сам стремится к разговору с вами. К объяснению своего поведения. И сожалеет, но... Характер виноват салютовский — гордый, строптивый. Ваш характер, между прочим, Валерий Викторович, вылитый ваш.

— Спасибо тебе, Глеб, за комплимент.

— Марина Львовна снова звонила. Спрашивала, здоровы ли вы, — сообщил Китаев, уже взявшись за ручку двери. — Сказала, у Павлика сегодня температура немножко подскочила!

— А Валерик как?

— Младший ваш здоровехонек. У старшего тоже ничего страшного: тридцать семь и семь. Марина Львовна сказала — пони шотландский заболел, ветеринара ему вызвали. Ваш внук просто перепугался за своего любимца. Ну вот и температурка небольшая... ничего, пройдет. Он шустрый у вас, крепкий парнишка, смышленый. Сказал мне как-то: я, дядя Глеб, когда вырасту, буду укротителем зверей.

— Марина еще что-нибудь сказала?

— Спрашивала — когда вы приедете. Я ответил, что... не знаю. — Китаев посмотрел на Салютова. Тот рассматривал узор персидского ковра на полу. Роскошный узор мастеров Шираза... Поднял глаза и...

— Эгле не звонила, — быстро ответил Китаев. — Ни вчера, ни сегодня. Витас злится, как бес. Говорит: вроде Газаров снова у нее.

— Позвони сыну, — тихо попросил Салютов. — Прямо сейчас.

— А я телефон Витаса этому оперу Колосову дал, он пристал с ножом к горлу. Я думаю, это даже неплохо, если они потолкуют. По крайней мере Витас поймет наконец, где его место. А то больно зарываться начал парень. Пользуется тем, что сестра... Вы ему слишком много позволяете, Валерий Викторович.

— Ты же сам меня убеждал, что он может быть нам здесь полезен.

— Да, убеждал, и дело свое он делает. А вот обнаглел чересчур, ну, может там, в ментовке, с него спесь-то собьют.

— Интриган ты, Глеб.

— Будешь интриганом, когда каждый день то в ментовку, то в прокуратуру начали таскать, — Китаев невесело усмехнулся. — Так вы не забудьте, что я вам насчет камеры сказал. Подумайте на досуге.

— Я подумаю, Глеб. Непременно.

Салютов кивнул. Музыка Дома... И это тоже была она. Этот их диалог: хрипловато-озабоченный баритон Китаева, скрип сафьяновой кожи кресла под его тяжестью. Музыка...

На красном ковре у дивана что-то блестело. Салютов нагнулся, пошарил пальцами в густом ворсе. Это была булавка. Непонятно, как она очутилась на ковре в его кабинете. Горничной следовало сделать строгое внушение, чтобы она старательнее убирала наверху, больше бы проявляла усердия и меньше бы молола языком, без устали обсуждая с охранниками и официантами из ресторана сплетни — кто же мог убить в туалете Сан Саныча Тетерина.