Владимир Полудняков - Не убий - Повести; На ловца и зверь бежит - Рассказы

Арнаутский захлопнул дело. Он даже не посмел посмотреть на фототаблицу, обязательное приложение к протоколу осмотра места преступления. Это было свыше его сил.

Прошло полтора часа, но Людмила еще не вернулась с совещания. В дверь пару раз заглядывали сотрудники прокуратуры, спрашивали хозяйку кабинета. Уйти Стас не мог, надо было лично вернуть дело в руки Зайцевой. Он сидел за столом и глядел в одну точку: «Дело об убийстве…» Что же дальше, зачем он здесь, для чего? Да, он сам источник доказательств, свидетель обвинения. Но прошло восемь лет… Следствие и суд ему не поверят. Очевидно, что одних его показаний будет недостаточно. Десятиминутное знакомство, краткий миг в его жизни, не слишком ли этого мало, чтобы убедить других в мотивах его признания через восемь лет. Даже Саранцева он не может опознать. Нет, теперь-то смог бы. Видел фотографию в протоколе опознания. Но его лицо на фото было Арнаутскому незнакомо. Тогда, с ножом, приставленным к пояснице, Стас, полуобернувшись, видел краем глаза мощную, высокую фигуру, но ничего больше. Вот тех двоих запомнил наверняка. Были ли это Козаченко и Сердюк, неизвестно. Фотографий в деле не оказалось.

Еще ничего не решив, Арнаутский вновь раскрыл дело, записал все данные, адреса Саранцева, Сердюка, Козаченко и матери Лены. Хотел закрыть дело, но как-то вяло, нерешительно, в результате чего оно раскрылось на фототаблице.

Стас замер в ужасе. На нецветном снимке белело прекрасное обнаженное тело Лены, распластанное, истерзанное, с чудовищным корнем. Потемнело в глазах, кровь резкими толчками прилила к голове, зазвенело в ушах. На несколько секунд он потерял сознание. Внезапно пересохшие губы прошептали: «Боже мой, что с тобой сделали…» Он вспомнил акт экспертизы. Девушку лицом вдавили в землю, она скребла руками, сорвала ногти… «Как она мучилась, господи…» — прошептал Стас, и вдруг его оглушила мысль: «А ведь это я ее убил! Я!!!»

Он прокричал это вслух, потому что в дверь заглянули:

— Что-то случилось?

— Нет, нет, все в порядке. Изучаю дело… Жуткое преступление…

Дверь закрылась. Оставшись один на один с этим делом, хранившим свидетельства смерти прекрасной, как ему казалось, неземной красоты девушки, Стас теперь не мог оторвать взгляда от казенного, холодного фотоснимка. Он зарыдал.

Стало полегче. Некоторое время посидел, приходя в себя, возвращаясь к подробностям дела. Потом еще раз проверил перечень вещественных доказательств: нож, металлический колпачок, корень, платье… платье. «Почему же не провели сразу же, тогда, экспертизу платья и одежды Саранцева да и других подозреваемых? Ведь наложение частиц неизбежно, и тогда мог быть доказан факт контакта… Прошлепали… Раззявы», — возмутился он. Как адвокат, Стас понимал, что теперь это невозможно. Где через восемь лет найдешь то, во что они были тогда одеты, если это, конечно, они? Да разве признаются нынче хоть в чем то, не самоубийцы же они, против себя помогать следствию.

«Убийца,» — снова подумал про себя Стас. Он вспомнил, как тогда, в электричке, и потом, дома, успокаивал себя, лукавил, что ничего страшного не будет, что все равно ничем бы он помочь не смог, только усугубил бы положение, и вместо одной пострадавшей было бы двое. Он не замечал, что противоречит сам себе: если бы ничего не случилось, не было бы и двух жертв. Теперь уже не тот пацан, а адвокат с некоторым опытом, Арнаутский просто и легко рассуждал. Он мог вступиться за Лену. Те двое пьяных, явно неповоротливые забулдыги, для него, сильного, молодого, тренированного, не представляли серьезной угрозы. Тот, с ножом сзади? Да, в нем, пожалуй, была самая главная опасность. Но резким поворотом он мог бы уйти от ножа. А там видно было бы. «Нет, это сейчас так все просто складывается, — сам с собой не соглашался Стас, — а тогда…» И все же, когда его отпустили, мог бы он помешать своим криком, на расстоянии, уже в безопасности. Ведь это-то было вполне возможно. И уж во всяком случае на вокзале, в Зеленогорске, есть милиция. Заяви он, и Лена была бы жива! Он испугался такого убийственного для себя вывода. Он отчетливо понял, что мог спасти девушку от гибели.

Уговаривая себя, что Лене не грозит расправа, на самом деле он панически испугался этих парней. Испугался тем страхом, который начинает руководить человеком, если ему поддаться, и подавляет стремление сопротивляться именно тогда, когда угрожающая опасность еще не является смертельной. В отчаянном, безвыходном положении, перед лицом уже, казалось бы, неизбежной смерти, даже самые робкие, неуверенные в себе люди способны оказать такое сопротивление преступникам, что оно может обернуться для последних роковым образом. Вот почему нередко преступник не переходит опасную для него самого грань, оставляя жертве шанс выжить и тем самым парализуя ее волю к сопротивлению. И тогда совершает то, что задумал, — грабит, насилует.