Татьяна Степанова - Темный инстинкт

Дверь была не заперта. Они ввалились всей толпой в спальню.

Зверева сидела в кровати. На голове — все тот же завитой парик, ночная сорочка черного шелка сползла с рыхлого плеча — она даже не пыталась ее поправить, — руки ее безвольно лежали на атласном покрывале алого цвета.

Кравченко быстренько окинул взглядом место действия: смятую постель, осколки разбитой чашки на полу, рассыпанные по ковру тут и там листы желтоватой бумаги — вроде ноты, зажженную на ночном столике лампу на фарфоровой подставке.

— Марина, что произошло? — вопрошал в который уж раз Зверев. Он единственный из всех был одет — видимо, еще не ложился. — Почему ты так ужасно кричишь? Снова приснилось что-нибудь?

— Нет, нет. — Она согнула ноги, тяжело заворочалась на подушках. — Здесь только что.., только что кто-то был, Гришенька.

— Кто? — Зверев присел на кровать.

— Не знаю. Я почувствовала. Он стоял надо мной. Вот здесь. — Она чиркнула по воздуху ребром ладони. — Близко. Очень. Я слышала, как он дышит.

— Подожди, подожди, — Зверев поймал ее руку, погладил стиснутый смуглый кулак. — Успокойся. Но кто же это мог быть?

Она закрыла глаза, потом прошептала:

— Я почувствовала. Это ОН пришел за мной.

— Да кто он? — Корсаков подошел к кровати с другой стороны.

— Андрей. О господи!

В комнате повисла пауза. Потом все разом загалдели.

— Тебе снова приснился кошмар, — Майя Тихоновна, подоткнув полы халата, тоже взгромоздилась на кровать. — Гриша, подвинься-ка. — Она по-хозяйски пощупала лоб Зверевой. — Так и есть. У тебя небольшая температура. Ты лекарство приняла?

— Приняла, — Зверева всхлипнула и легла лицом в подушку, словно прячась от глазевших на нее перепуганных домочадцев.

— Чашку разбили… — Майя Тихоновна потянулась к осколкам.

— Оставь. Это я разбила. Я дернулась включить лампу и столкнула ее.

— А тот, кто был здесь, ну куда же он мог деться? — подал голос Мещерский. — Убежал? Вы успели его разглядеть?

Все воззрились на него так, будто он сморозил несусветную глупость.

— Я закричала.., и не знаю, кажется, это был мгновенный обморок. — Зверева бормотала все неувереннее и тише. — Но я слышала, как он дышит! О, это ужасно. Я закричала.., я не соображала, что делаю.

— Я бы тоже заорала, если бы меня что-то напугало.

Ну все, все. Это всего лишь дурной сон. Прошло уже. Ты…

Марина, хочешь я побуду с тобой? Я все равно уже не усну.

Мещерский с удивлением обернулся: голос Алисы Новлянской. Той самой, которая всего несколько часов назад буквально языком еле ворочала! А сейчас — трезвый тревожный взгляд, и никакого джина с тоником и в помине нет!

— С Мариной Ивановной останусь я. — А это уже было брошено точно перчатка в лицо врагу: вызов и утверждение своего права. И бросил этот вызов не кто иной, как Георгий Шипов.

Он явился в спальню мачехи в одних плавках. На крепкой шее его висел на цепочке золотой католический крестик. А на груди его Мещерский с удивлением разглядел крупную ярко-голубую татуировку: раскрытую ладонь, поднятую в приветствии римских цезарей, — любимый жест Бенито Муссолини.

— Марине Ивановне приснился кошмар. — Шипов шагнул вперед и словно заслонил певицу от сгрудившихся у кровати родственников. — Не суетитесь. Все уже кончилось. Можете отправляться спать. Я останусь в зале, — он кивнул на двери музыкального зала, — Марина Ивановна, будьте спокойны. Сюда больше никто не войдет. Я клянусь.

— Слушай, давай только без этого самого, — Корсаков поморщился. — Без трагикомических жестов, а? Тут и так уже голова кругом.

— Не твое дело.

— Не веди себя как шут гороховый.

— Я сказал — не твое дело. — Шипов-младший опустил глаза, мышцы его напряглись. — Марина Ивановна, скажите мне только одно: вы хотите?

— Нет, нет, мне, наверное, все показалось. — Она все прятала лицо в подушки. — Не надо ссориться, ребята, прошу вас. Пожалуйста, идите спать. Дима, Петя, Егорушка — пожалуйста. Я.., нет, Лисенок, и ты тоже — иди, прошу. Все хорошо. Видишь? Я уже совсем почти успокоилась. Просто — нервы. Сегодня ужасный, ужасный, ужасный день! — плечи ее затряслись от рыданий. — Извините меня, я…

— Вот что, все марш отсюда. Все, все! Марш! — Майя Тихоновна начала выталкивать всех из спальни. — К себе" к себе — нечего тут делать. Мы сами тут с Шурочкой управимся. Шурочка, голубчик, принеси мне из моей комнаты мохеровую кофту. И, если не трудно, чайку организуй.

Сейчас, Мариночка, с лимончиком выпьешь горяченького — успокоишься. Это все жар у тебя. Вот и привиделось бог знает что. А вы что, молодые люди? — она обернулась к Мещерскому. — Уж, пожалуйста, и вы тоже — идите.