Татьяна Степанова - Темный инстинкт

— Я вам расскажу, какие, — и Кравченко поведал докторше то, что ему некогда рассказала сама Зверева.

— Ненависть.., вот, значит, как она охарактеризовала то ощущение, которое так ее напугало на том празднике. — Наталья Алексеевна взяла со столика крохотный блокнотик и, поморщившись от усилий — ей было больно шевелиться, — зачеркнула в нем что-то. — Испуг. Поводом для сна стало внезапно овладевшее ею состояние страха. Допустим, что так… Очень интересно… Получается, что… Но вернемся к письму. Но сначала, для того чтобы мои выводы не воспринимались вами как моя чисто индивидуальная, ни на чем не основанная фантазия, я вам кое-что поясню из практики толкования сновидений. Итак, толкование наших снов — это еще и Фрейд говорил — невозможно без определенного набора постоянных символов, которые являются элементами сновидения. Благодаря этим базовым символам иной раз и появляется возможность истолковать самый причудливый, нелепый сон, не расспрашивая лицо, его видевшее, так как в большинстве случаев оно даже если бы и хотело, все равно затруднялось бы его объяснить. Символика сновидений открыта давно, и психоанализ воспользовался ею. Количество символов, изображаемых в сновидении, невелико — человеческое тело в целом, родственники: родители, дети, мужья, жены и так далее, рождение, смерть, ну и прочее.

— Я принес кувшинчик, — на пороге возник Сидоров. — И куда же поставить сей шикарный веник? Командуй.

Кравченко свирепо цыкнул на него:

— Тебе неинтересно, поди покури пока. А нам не мешай слушать.

— Мне очень даже интересно, — Сидоров по-хозяйски плюхнулся на диван в ногах докторши и погладил ее по бедру.

— Механизм работы сновидения и прост и сложен одновременно, — продолжала Наталья Алексеевна, бросив на опера мягко-укоризненный взор. — По существу, он состоит в превращении мыслей в галлюцинаторное переживание. Это характерно и для страшных снов. Именно эти наши кошмары имеют содержание, более свободное от искажения. По Фрейду — это откровенное исполнение наших затаенных желаний. Исполнение это иногда иллюзорно, а иногда и реально. Желание действительно исполнилось, но давно, и по каким-то причинам его постарались забыть, подвергли цензуре саму память о нем. Вы спросите почему? Возможно, потому, что сама суть желания заключалась в чем-то плохом. Мне очень нравится это детское словечко: очень емкое. Что-то было в забытом прошлом «плохое», о чем постарались больше не вспоминать, вычеркнули из памяти. И вроде это удалось — днем, а вот ночью… Для Фрейда оставалось загадкой, почему наши скверные желания и воспоминания о них шевелятся в нас именно ночью, мешая нам спокойно отдыхать. Загадка это и по сей день. Мы не будем лезть в эти смутные дебри, а запомним только то, что страшный сон — суть воспоминание о чем-то желанном и темном, — докторша нахмурилась. — В нашем случае поводом для кошмара Зверевой стал испытанный ею страх. Возможно, возникла определенная ассоциация — воспоминание о другом, столь же сильном испуге, пережитом в прошлом, который уже забылся, но…

«Вот сейчас она начнет плести о том, что, когда Зверева была грудной, ее испугала постельная сцена между родителями, — кисло подумал Мещерский. — Папа пылко ласкал маму, а все происходило на диване рядом с детской кроваткой… Боже, как все это надоело. Ведь смеются уже над этой чушью!» Тем не менее он промолчал, всем своим видом выражая вежливое согласие с выкладками докторши-фрейдистки.

— Теперь разберем сам сон, — Наталья Алексеевна поднесла письмо к близоруким глазам. — Что же ей все-таки приснилось?

— Расчленение трупа, — выпалил Кравченко. — Но один сведущий человек уже сказал нам, что труп — это не основная деталь этого сновидения.

— Давно уже замечено, что сны по сути своей нелогичны, — Наталья Алексеевна улыбнулась. — Иногда они совершенно абсурдны на первый взгляд, абсолютно бессвязны. Частенько в них мы встречаем элементы самых различных фобий. Отсюда вывод: ничего в сновидении не стоит воспринимать буквально. Какие бы ужасы во сне ни привиделись — все это не более как символы, требующие расшифровки. Это касается и трупа. Итак, сон начинается все с той же фобии — Зверева, видимо, до смерти боялась насекомых, вот вам и «рыжие муравьи величиной с кошку». Неприятная вещь, да и само место, где ползают эти твари, во сне ей нравится мало: «странный пугающий мир», «капли сырости», «духота» — вот она как его описывает нам. Неуютно. Однако по какой-то причине Зверева все же вынуждена в этом мире находиться. Обратите внимание на ее впечатления: вот она пишет: «Я с ужасом понимала, что это и есть то самое место, где мне надлежит теперь обитать. Мое убежище. Моя последняя нора». «Убежище, hopa» — странные слова она выбирает, не правда ли? Во сне Зверева хочет спрятаться, скрыться. От чего? Или от кого? Ей страшно. Чего же она боится? Пойдем дальше.