Артур Дойл - Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)

За работу мы взялись ночью. Волкер, конечно же, воспринимал это как некий эксперимент и не хотел лишних разговоров в случае неудачи. Нас было шестеро, в том числе и Макнамара. В небольшой комнате посередине стоял узкий стол с простыней, которая по обеим сторонам свешивалась чуть ли не до пола, и с клеенчатой подушкой. Единственным источником света были две свечи на столике у изголовья кровати. Вошел пациент. Одна половина его лица была безмятежна, как у спящего младенца, а вторая вся дергалась от страха. Он лег на стол, и мы положили ему на лицо пропитанное хлороформом полотенце. Волкер тем временем вдевал нити в иглы, склонившись у свечей. Хлороформист стоял у стола, Макнамара – рядом с кроватью, чтобы удерживать пациента. Остальные замерли в сторонке, ожидая начала операции.

Потом пациент, как это бывает с теми, кто еще не до конца потерял сознание, начал биться в конвульсиях. Он стал вырываться, дергать ногами и обеими руками. С грохотом отлетел в сторону столик со свечами, и комната сразу же погрузилась в полный мрак. Можете себе представить, какая кутерьма тут началась. Кто-то бросился поднимать стол, кто-то стал искать спички, кто-то налег на пациента, который все еще бился на столе. Два ассистента прижали его к кровати, ему снова дали дозу хлороформа, и к тому времени, когда снова загорелись свечи, его приглушенные невнятные крики превратились в хрип лый храп. Голова его лежала на подушке на боку, а лицо, пока проводилась операция, все время было накрыто полотенцем. В конце полотенце сняли. Вообразите себе наше изумление, когда мы увидели, что на столе лежит Макнамара.

Как это произошло? Очень просто. Когда свечи начали падать, хлороформист на секунду наклонился, чтобы подхватить их, а пациент, когда погас свет, упал на пол и закатился под стол. Бедный Макнамара, который крепко держал его руками, растянулся на столе, и хлороформист, нащупав перед собой тело, естественно, тут же накрыл полотенцем его рот и нос. Потом на него навалились остальные, и чем больше он кричал и пытался вырваться, тем больше хлороформа ему давали. Волкер потом очень искренне извинялся перед ним. Он предложил пришить ему искусственное ухо, почти неотличимое от настоящего, но Макнамара и слышать об этом не хотел. А сам пациент все это время мирно спал под столом, закрытый с обеих сторон краями простыни. На следующий день Волкер прислал Макнамаре его ухо в банке с этиловым спиртом, но жена Мака сильно рассердилась и потом очень долго плохо себя чувствовала.

Многие считают, что чем лучше ты знаешь природу человека, чем теснее сталкиваешься с разнообразными ее проявлениями, тем хуже ты думаешь о людях. Я не уверен, что лучшие ее знатоки согласятся с этим. Мой собственный опыт подсказывает мне, что дело обстоит как раз наоборот. Я с детства воспитывался в строгих рамках религии, со школьной скамьи мне в голову вкладывали понятия о греховности всего телесного, о бренности тела, о том, что человек создан из глины и так далее. И вот после тридцати лет пристального изучения человека во всех его проявлениях я по-прежнему полон уважения к нему. Зло чаще всего лежит на поверхности. Более глубинные сферы содержат только добро. Сотню раз я видел, как люди неожиданно узнавали, что обречены на скорую смерть, как это произошло с несчастным Волкером. Иногда речь шла о полной потере зрения или об уродстве, что даже хуже смерти. И я почти не встречал таких, кто проявил бы слабость в такие минуты, ни среди мужчин, ни среди женщин. Некоторые при этом, совершенно забывая о себе, думали в первую очередь о том, как их судьба повлияет на других людей. Меня настолько поражала их искренность, что я уже видел перед собой не какого-нибудь гуляку или легкомысленно одетую девицу, а чистого ангела. Мне нередко приходилось видеть, как люди умирают. Люди разных возрастов, разных вероисповеданий или неверующие. И я не встречал таких, которые бы при этом дрожали от страха, кроме одного несчастного наделенного слишком богатым воображением юноши, который всю свою безгрешную жизнь провел в лоне одного из самых строгих религиозных течений. Конечно же, человек изнуренный или обессиленный не способен на страх. Это может подтвердить любой, кому во время тяжелого приступа морской болезни случалось узнать, что корабль, на котором он плывет, идет ко дну. Вот поэтому я ставлю мужество того, кому грозит уродство или жизнь калеки, выше мужества больного перед лицом смерти.

А сейчас я расскажу об одном случае из своей практики, с которым мне пришлось столкнуться в прошлую среду. Ко мне на консультацию пришла леди, жена одного очень известного баронета-любителя спорта. Супруг ее пришел вместе с ней, но, по ее просьбе, остался ждать в приемной. В подробности вдаваться я не буду, скажу лишь, что у нее оказалась очень серьезная форма рака. «Я так и знала, – сказала она. – Сколько мне осталось жить?» – «Боюсь, что эта болезнь лишит вас сил в течение нескольких месяцев», – ответил я. – «Бедный-бедный Джек! – покачала головой она. – Я скажу ему, что это не опасно». – «Почему вы хотите обмануть его?» – спросил я. – «О, он так переживает! И сейчас сидит в приемной и трясется от страха. Сегодня он ужинает с двумя старыми друзьями, и я не хочу портить ему вечер. Завтра будет достаточно времени, чтобы рассказать ему правду». И она ушла, храбрая маленькая женщина, а в следующую секунду в мой кабинет ввалился ее муж, с сияющим, раскрасневшимся от радости лицом и стал жать мне руку. Нет, я уважал ее желание и не стал открывать ему глаза. Я готов биться об заклад, что тот вечер был самым счастливым вечером в его жизни, а утро следующего дня – самым горестным.