Сакс Ромер - Зеленые глаза Баст

Случались неприятные эпизоды. Например, несмотря на все предпринятые мной предосторожности и неусыпную бдительность Кассима, по Аппер-Кросслиз вскоре поползли сплетни о том, что в Белл-Хаусе обитает женщина. Я отнесся к этому равнодушно; гораздо сильнее меня обеспокоило поведение Нахемы во время визита в Фрайарз-Парк поверенного сэра Бернема.

Каким-то образом ей удалось тайно проникнуть в особняк (и случай этот пришелся на тот самый месяц Сотис, наступления которого я так боялся каждый год). Сэр Бернем заметил ее в часовне. Он спешно послал человека в Белл-Хаус, а я, обнаружив наконец, где именно прячется Нахема, настоял на ее немедленном возвращении домой. Это был лишь один из нескольких примеров ее непокорности: иногда и вправду казалось, что какой-то демон склоняет ее к поступкам, способным погубить нас обоих.

Она обладала незаурядным умом и по секрету от меня отслеживала мои новые исследования с интеллектуальным пылом, унаследованным непосредственно от Каверли. К тому же в ней, по-видимому, развилось яростное недовольство ограничениями, наложенными ее отцом на права, что достались ей по рождению, и однажды вечером, вскоре после описанного мной происшествия, она вошла в мой кабинет и предложила такое, от чего меня переполнил смертельный ужас.

Мне следует объяснить, что сэр Бернем, ставя соображения репутации рода и сына-наследника превыше всего, согласился (с одной лишь оговоркой: хранить ужасную правду в тайне от его жены) сделать все возможное для обеспечения Нахемы, но при этом потребовал скрывать ее существование от остального мира. На этих условиях я и получил Белл-Хаус. Хотя по диким поступкам Нахемы я понимал, что ей претит подобное затворничество, я так глубоко погрузился в свои изыскания, что не увидел, насколько серьезно ее возмущение этой навязанной анонимностью. Разумеется, тогда мне не удалось постичь всю силу и глубину ее ненависти к брату, Роджеру Каверли.

И вот теперь, в этот роковой вечер, в порыве одного из полусумасшедших припадков, что так пугали меня, она излила передо мной всю свою злобу и отвращение к нему. Она из рода Каверли (это было сутью ее заявления), но двери Фрайарз-Парка закрыты для нее, а мир не догадывается о ее существовании. Если сэр Бернем умрет, собственность унаследует Роджер — и это обернется для нас полной катастрофой.

Ее требования сводились к следующему: мне необходимо испробовать эффективность моего нового изобретения, убрав с его помощью ненавистное препятствие с ее пути!

Мне нет прощения за последующий поступок. Я не готов признать, что совершил преступление под воздействием сильного давления со стороны моей подопечной; на самом деле я намерен настаивать, что принял точку зрения, едва ли не совпадающую со взглядом Нахемы, после того как случайно поговорил с наследником во время одного из его визитов в Фрайарз-Парк и увидел ситуацию в новом свете.

Не знаю, что насторожило сэра Бернема, вероятно, это было связано с опрометчивостью самой Нахемы, но вместо того, чтобы вернуть сына в частную школу, откуда он приехал к родителям в поместье, Роджера Каверли в сопровождении гувернера без промедления отправили за границу. Дату его отъезда я считаю днем, ставшим началом моего падения.

Нахема угрожала, что пойдет знакомиться со своей матерью, а я, с горечью понимая, что это обернется бедой (и не исключая, что она действительно способна на подобный шаг), поддался ее уговорам. Два месяца спустя мы — Кас-сим, Нахема и я — остановились в двух милях от базельского жилища Роджера Каверли и его гувернера.

Обстоятельства, сопутствовавшие смерти Роджера Кавер-ли, впоследствии так и остались покрытыми мраком, и хотя сэр Бернем подозревал неладное, у него, во-первых, не было доказательств, а во-вторых, насколько я знаю, он не решился бы искать их по причине существования Нахемы.

Скажу вкратце, что я усовершенствовал китайский яд, носящий в северных провинциях название «хланкуна». Проведя ряд опасных экспериментов, я убедился, что действие его подобно действию кантареллы, яда, сделавшегося печально знаменитым стараниями дома Борджиа. Это позволило мне предположить, что кантарелла попала в Рим с Востока, вероятно, через Палестину. Работая с хлан-куной, я обнаружил, что смерть от нее наступает в течение двух часов (кантарелла убивает за один час сорок пять минут) и что яд не оставляет следов, по которым его впоследствии можно обнаружить. В качестве способа убийства я избрал, как и Чезаре Борджиа задолго до меня, самоотравление жертвы, ибо оно исключает улики.