Эжен Шаветт - Прокурор Брише

– Нет, Колар, не беспокой дам, мне нужен ты. Пойдем в маленькую приемную.

Судья прошел в следующую комнату, за ним последовал и Колар с выражением грустного удивления на лице.

– Постарайся припомнить всю твою жизнь в этом доме и скажи мне, давно ли ты служишь здесь? – продолжал судья, посадив старика возле себя.

– Через два месяца будет двадцать два года, как я живу здесь; я поступил за два года до первой женитьбы моего господина.

– Ничего особенного не случилось до женитьбы? Была ли действительно первая жена сиротой, как говорил сам Брише, не знаешь ли ты?

Существование сапожника Пижо было тайной господина, и верный слуга не решился ее открыть.

– Да, круглая сирота, – сказал он.

– Не было ли у нее других родных, с которыми у Брише могли быть неприятности?

– Нет, никого не было.

– А у твоего господина не было ли знакомых, с которыми бы он враждовал?

– По смерти отца своего мой господин остался один в этом мире.

– Но до твоего поступления не было ли у Брише с кем-нибудь крупной ссоры, не говорил ли он тебе, что хочет отомстить кому-нибудь?

– Из своей прошлой жизни мой господин вспоминал только одного человека, да и то не с ненавистью.

– Кого же именно?

– Герцога Вивьенского.

При этом ответе судье показалось, что он слышит голос Картуша, говорившего ему: «Пароль следующий: “Поговорим о герцоге Вивьенском!”»

– Не знаешь ли ты, – продолжал де Бадьер, – почему господин твой любил герцога, умершего за тридцать лет до его рождения?

– Это была тайна между отцом и сыном.

– А он не передал ее третьему лицу?

– Я думаю, что она была известна его первой жене.

– А дочь знает?

– Не думаю.

– А вторая жена?

– Я уверен, что нет. Недавно она спрашивала, почему портрет герцога стоит на самом почетном месте, и хотела заменить его своим. Герцог спасся только благодаря тому, что моя госпожа решила вставить свой портрет в пустую раму, стоявшую напротив. После второго брака господин Брише заказал эту раму для своего собственного изображения во весь рост.

– Где же этот портрет?

– Он не был нарисован, потому что в это время мой господин исчез.

– Так что теперь ничто не напоминает вам черты исчезнувшего хозяина дома?

– К сожалению, нет. Был только портрет в миниатюре, принадлежавший мадемуазель Полине. Она вздумала вставить этот портрет в браслет, и на Рождество у нее украли его во время Всенощной.

Де Бадьер невольно ощупал браслет, лежавший у него в кармане. Ничто в ответах Колара не навело его на новый след. Но он все надеялся.

– Послушай, друг мой, постарайся вспомнить, что говорил и делал твой господин накануне своего отъезда?

– Да я вам повторял раз сто, господин де Бадьер, что его целый день не было дома.

– Где же он мог быть?

– У вас.

– Это правда, но у меня он пробыл не больше часу.

– У своего нотариуса, может быть, – сказал Колар с легким колебанием, как бы припоминая что-то.

– Что же он делал у своего нотариуса? Писал завещание, как ты думаешь?

Вместо ответа Колар недоверчиво посмотрел на судью, как бы спрашивая, к чему ведут все эти расспросы. де Бадьер понял его мысль.

– О! – вскричал он. – Не бойся, мой добрый Колар, все, что я делаю и говорю, в интересах твоего господина. Я повторяю мой вопрос: так ты предполагаешь, он хотел сделать духовную?

– Я думаю, хотел, потому что собирался путешествовать.

– Уверен ли ты, что он собирался путешествовать?

Колар опять недоверчиво взглянул на судью.

– Так куда же он хотел отправиться? – сухо спросил старик.

– Бог знает, может быть, на какое-нибудь опасное свидание или рискованное предприятие.

Колар взглянул на судью и побледнел, как бы испугавшись чего-то.

– Отчего ты бледнеешь? – спросил де Бадьер, заметив сильное волнение старика.

– Потому что вы замучили меня своими вопросами. Я догадываюсь, что вы принесли в наш дом горе, и чувствую, что нам грозит какое-то страшное несчастье и оно принесет мадемуазель Полине страдания более ужасные, чем принесла бы смерть отца.

При последних словах Колар зарыдал. Имя Полины, произнесенное слугой, прекратило всякую борьбу между чувством долга судьи и его дружеской привязанностью к семейству Брише. Мысль, что он покроет позором невинную молодую девушку, если исполнит свои обязанности, заставила замолчать голос совести.

– Так ты очень любишь Полину? – спросил он старика.

– Да, мать ее, умирая, поручила свою дочь мне, – отвечал слуга с энергией, странно противоречившей его недавней слабости.