– Не дурачься, дорогой, ты сам его и выпил!
– Разве? А ты теперь, значит, подсчитываешь, сколько чего я пью? Завела на меня досье?
– О, ради всего святого, что я опять сказала не так?
– Нет времени объяснять, но я непременно уведомлю тебя, если ты вдруг скажешь что-нибудь толковое. Кстати, будет ли уместным с моей стороны попросить тебя разлить по чашкам кофе, пока он полностью не остыл? И попытайся не пролить его в блюдце, как вчера. Считай это причудой, но я терпеть не могу, когда с чашки капает кофе. Наверно, потому, что мой отец капал мне в детстве на мозги. Азы психологии, детка: если покопаться, можно обнаружить корни наших поступков в младенчестве. Полагаю, я мог бы видеть тебя насквозь, порывшись в твоем прошлом, причем даже не лопатой, а чайной ложкой.
– Ты не вскрыл свое письмо, дорогой.
– Можешь вскрыть, если хочешь.
Она потянулась к конверту, но тут же остановилась. Чему-то она все же научилась за три месяца нашей совместной жизни, раз смогла понять, что есть вещи, за которые бьют по рукам.
– Меня не интересуют твои письма. Знаешь, Фрэнки…
– Знаю. Я злой, раздражительный, говорю обидные вещи, но ты все равно любишь меня.
– Если ты будешь таким ужасным…
– Полистай свои модные журналы, выбери платье. Я не собираюсь платить за него, но это хоть как-то тебя займет.
Пока она возилась с журналами, я допил кофе и вскрыл конверт. Мне понадобилось не больше минуты, чтобы изучить его содержимое: несколько строк на дешевой бумаге, аккуратно напечатанных, с такой подписью, которую под силу разобрать только банковскому клерку.
– Помнишь, я показывал тебе объявление? Парня, который искал телохранителя?
Как будто не об этом она думала дни напролет.
– Да. Ты написал ему? – Она настороженно взглянула на меня.
– Прекрасно знаешь, что да. После того как ты надулась и ушла спать, я сочинил истинный шедевр и отослал его той же ночью. А вот и ответ. Признаться, письмо несколько разочаровывает: ни бумаги ручной работы, ни тисненых монограмм – не так пахнут большие деньги. С другой стороны, содержание недвусмысленное и по существу. Я должен явиться на собеседование сегодня в двенадцать, сжимая в потных кулачках рекомендации.
– А у тебя есть, дорогой?
– У меня есть – что?
– Рекомендации.
– Нет, если только ты не желаешь что-нибудь написать. Например, что я жестокий и злой. Окажешь мне услугу? Я могу даже водить твоей рукой, если ты стесняешься своего почерка.
– На самом деле ты не собираешься идти туда, да, Фрэнки?
– Разумеется, собираюсь. Не думаешь же ты, что я упущу шанс ухватить за хвост удачу? Кто не рискует, тот не выигрывает, детка. Кроме того, они называют себя «Современными предпринимателями», а кто скажет, что я не современен и не предприимчив?
– Фрэнки…
– Что еще?
– Ты говорил ужасно безрассудные вещи той ночью…
– Я ужасно безрассуден и нынешним утром.
– Ты говорил злые и глупые вещи. Я просто хочу, чтобы ты признался, что говорил их в шутку.
– Унеси поднос, сделай милость. Если есть что-то, что я ненавижу больше капающего с чашки кофе, то это объедки. Может, потому, что моя тетя была высохшим огрызком. Помню, отец назвал ее так, когда я как раз учился ходить. Взрослые должны быть очень осторожны с тем, что говорят в присутствии детей. Ты все еще немножко ребенок, не так ли, Нетта?
На ее засветившееся от радости лицо было больно смотреть.
– Значит, ты дурачился, Фрэнки? Ох, дорогой, я так беспокоилась! От этих разговоров об убийстве у меня кровь стынет в жилах.
– Убери поднос и иди ко мне, я мигом тебя согрею.
Офис «Современных предпринимателей» располагался на четвертом этаже развалюхи на Вардур-стрит. Лифта не было, из вестибюля несло курятником, а лестничные перила, за которые я по неосторожности схватился, оставили на пальцах следы липкой грязи.
Одолев четыре лестничных пролета, я нашел нужные двери в конце полутемного коридора.
К этому времени настроение у меня было ни к черту: не так я представлял себе врата в райскую жизнь. С каждым пролетом мечта о богатстве становилась все более эфемерной. Похоже, объявление было чьей-то дурацкой шуткой, и мне не терпелось познакомить шутника со своим знаменитым хуком правой.
Не утруждаясь стуком, я нажал на дверную ручку и вошел. Комната подтвердила мои худшие подозрения: она была тесной, грязной и убогой. Возле незанавешенного окна примостился стальной картотечный шкафчик, ветхие половицы стыдливо прикрывал потертый коврик, на подоконнике притулился пыльный электрообогреватель, в центре громоздился покосившийся письменный стол. Больше ничего существенного в комнате не обнаружилось.
Читать дальше