А часто это случалось? Часто ли она приводила тебя? О… ну, раз шесть. В первый раз ты здесь появился года в четыре, а в последний раз я видела тебя лет в восемь. Тогда должна была родиться Клэр, и я уже не смогла брать тебя. Я всегда с большой благодарностью вспоминал вас, — сказал я. Правда? — Ей это было приятно. — А я и не думала, что ты помнишь… хотя, раз уж ты пришел сюда, значит, в самом деле… Кстати, вы не знаете Хлою, Дебору или Миранду? спросил я. Дебору БеДербек? Которая переехала в Брюссель? Наверное, именно ее…
Саманта с сомнением покачала головой.
Об Аманде она ничего не будет знать. Она уже… двадцать пять лет как живет в Брюсселе.
Клэр стала делать чай, а я тем временем спросил Саманту, не рассказывала ли ей когда-нибудь мать о моем отце.
Нет, я ничего никогда о нем не слышала, — убежденно сказала она. — Да и остальные, наверное, тоже. Она должна была сделать аборт, но не сделала. Дотянула до тех пор, пока не стало слишком поздно. Фантастическое легкомыслие — в этом вся Кэролайн. Она скорчила гримасу. — Но если бы она сделала то, что обещала этой ведьме — своей матери, ты бы сейчас, наверное, здесь не сидел. Она искупила свою вину: мое рождение не зарегистрировано. Господи! — Она хмыкнула. — Узнаю Кэролайн. Мы друг друга с детства знали, учились в одной школе. А когда окончили, она почти сразу же влипла в эту историю с тобой. А в школе она принимала наркотики? Да нет, что ты! — Она задумалась, нахмурив брови. — Это случилось позже. Кто из нас этим не баловался! Нет, вместе мы этим не занимались. Но наше поколение…В молодости все мы, наверное, рано или поздно их пробовали. В основном, марихуану.
На лице Клэр было написано удивление — она,
видно, и не предполагала, что ее мать способна на нечто подобное.
А ее друзей, с которыми она балдела, вы знали?
Саманта покачала головой.
Нет, не доводилось. Кэролайн говорила «друзья», но мне всегда казалось, что это один человек — мужчина. Нет, — сказал я, — иногда их было несколько. Я помню: на полу — диванные подушки, на них —
полусонные люди, комната вся в дыму. И повсюду — мир и покой.
Я вспомнил людей, которые говорили «косячок», «травка», «костыль», но для ребенка эти слова непонятны, ибо означают другое.
Когда мы пили чай, приготовленный Клэр, Саманта вдруг спросила, чем я занимаюсь.
Я — жокей.
Они посмотрели на меня недоверчиво.
Но ты очень высокий, — возразила Саманта, а Клэр добавила: Так не бывает, чтобы люди просто были жокеями. Бывает, — ответил я. — Перед вами — наглядный пример. Кроме того, стипль-чезом могут заниматься довольно высокие люди. Например, известны жокеи ростом метр восемьдесят. Как странно! — воскликнула Клэр. — И все-таки занятие довольно бессмысленное, нет? Клэр! — одернула ее Саманта. Если вы имеете в виду, что жокей не приносит никакой пользы обществу, — спокойно сказал я, — то ошибаетесь. То есть? — спросила Клэр.
Скачки — это развлечение. А развлечения полезны для здоровья.
А как же ставки, — заявила она. — Это что, тоже полезно для здоровья? Ставки — это своего рода сублимация риска: вместо того, чтобы ставить на жизнь, ставишь на деньги. Например, для альпинистов, покоряющих Эверест, существуют спасательные экспедиции.
Клэр подавила улыбку.
Но сами-то вы… рискуете. Но ставок не делаю. Клэр тебя в узел завяжет, — сказала ее мать. — Не слушай ее.
Но Клэр покачала головой.
По-моему, пытаться завязать в узел твоего маленького Филипа — гиблое дело.
Саманта удивленно взглянула на нее, потом спросила, где я живу.
В Ламбурне. Это деревушка в Беркшире возле Даунса.
Нахмурив брови, Клэр сосредоточенно взглянула на меня.
Ламбурн… это что-то вроде Ньюмаркета? Там много скаковых конюшен? Совершенно верно. Хм. — Она задумалась. — Позвоню-ка я сейчас своему шефу. Он делает книгу о жизни британских деревень. Сегодня утром он говорил, что материалов для книги пока еще мало, и спрашивал, нет ли у меня каких-нибудь идей. Текст для книги пишет один парень. Приезжает в деревню, поживет там с неделю и главу напишет. Он только что написал о деревне, где ставят оперы собственного сочинения. Так вы не будете возражать, если я позвоню? Ну, конечно, нет.
Едва я это сказал, она встала и пошла к телефону, стоящему на кухонном столике. Саманта с материнской гордостью посмотрела ей вслед. Как странно, что Саманте уже под пятьдесят, думал я, ведь в моем представлении она была молодой. Но теперь мне казалось, что я знаю ее уже много лет — причиной тому были, должно быть, какая-то ее теплота, прямодушие, стойкие жизненные ценности и врожденная доброта. Я вновь убедился, что полузабытые воспоминания моего детства были справедливы.
Читать дальше