Фрэнсис Броуди - Убить до заката

Следом за Мэри Джейн я переступила порог.

– У тебя тут все без происшествий? – спросила она у дочери.

– Да. – Ребенок отвечал со сна вяло.

– Это Гарриет. Гарриет, поздоровайся вежливо с миссис Шеклтон, которая подвезла меня назад оттуда, куда я ходила искать папу. Это было любезно с ее стороны, верно?

– Где ты его искала?

– Его будет искать миссис Шеклтон на своем автомобиле.

Вот, значит, что я буду делать. У ребенка хватало разума с некоторым скепсисом отнестись к данной идее. Я пожалела, что рядом со мной нет Джима Сайкса. У него есть дети, и он знает, как с ними разговаривать. В этом доме даже мое имя звучало чужеродно.

Девочка на меня не смотрела, но стояла, наблюдая, как мать снимает дорожное пальто. Я свое не сняла.

– Почему ты отвязала ключ от веревки? – спросила Мэри Джейн.

Гарриет вынула ключ из замка и снова привязала его к веревке.

– Откуда я знала, кто пройдет мимо и захочет сунуть лапы в щель для писем.

Она отвечала спокойно, словно объясняла ребенку, и на кратчайшее мгновение мне показалось, что, должно быть, она – мать, а Мэри Джейн – дочь. Время сыграло шутку, превратив Мэри Джейн в старуху, а Гарриет – в уравновешенного и внимательного взрослого. Рядом со своей серьезной дочерью Мэри Джейн казалась легкомысленной.

Я оглядела комнату. Если тебе в ней не жить, можно назвать ее живописной – керосиновая лампа на комоде и подсвечники на каминной полке. На тщательно выскобленном дощатом столе у окна – эмалированный таз и кувшин. Под столом – бадья и ведро. Еще один стол вместе со стульями и буфетами разместился вдоль стены. На третьем столе, поменьше, перед которым стоял расшатанный стул, помещалась швейная машинка. По обе стороны от всего этого тянулись встроенные буфеты и комоды. В дальнем конце комнаты неясно проступал комод с зеркалом. Загроможденная комната. Мне представилось, как члены семьи постоянно уворачиваются, чтобы не наткнуться на мебель.

Мэри Джейн поворошила золу в камине.

– Скоро разгорится огонь. Возвращайся в кровать, Гарриет. Для школы еще слишком рано.

Девочка уселась на табуретку у стола, наблюдая за матерью.

Та взяла газету и принялась скручивать ее. Гарриет спрыгнула с табуретки, вырвала у матери газету и разгладила.

– Папа еще не читал эту «Геральд».

Мэри Джейн вздохнула. Взяла сухого папоротника, несколько щепок и положила в камин.

– Ты не принесла уголь.

– Я собиралась это сделать.

– Ну, так сделай!

Девочка с заспанными глазами сползла с табуретки и взяла из камина ведерко для угля.

– Гарриет! Обуйся.

– Дай-ка мне. – Я забрала у племянницы ведерко. – Где у вас уголь?

– Нет, Кэтрин. Ты не должна этого делать.

Я проигнорировала Мэри Джейн и пошла за Гарриет, показывавшей дорогу к задней двери. Она была заперта на все засовы. Я отодвинула их, и дверь распахнулась в длинный огород с несколькими хозяйственными постройками.

– Уголь там. – Гарриет указала на первый сарай.

Сунув ноги в слишком большие для нее галоши, девочка зашаркала рядом со мной.

В угольном сарае я взяла лопату. Она заскрежетала по полу, когда я подсунула ее под кучу угля, набрала полную и опрокинула в ведерко. С верхушки кучи посыпались кусочки угля.

– Надо набрать доверху.

Я снова заскребла лопатой по полу.

– Вы знаете папу, миссис Шек…

– Миссис Шеклтон не очень легко произнести. Можешь называть меня тетя Кейт. – Я не собиралась этого говорить, но слова выскочили сами.

Гарриет нахмурилась, и я поняла, что допустила ошибку. Девочка следила, как я опрокидываю в ведерко следующую порцию угля. Заговорив, она не назвала меня тетей Кейт.

– Вы знакомы с папой? Вы с ним встречались?

Она спокойно смотрела на меня, дожидаясь ответа. У нее хорошо получилось бы вести допросы. Глядя в эти широко раскрытые глаза, опасный уголовный преступник поневоле скажет правду.

– Нет, Гарриет. Я незнакома с твоим папой. Но если ты будешь так любезна и если тебе не нужно срочно возвращаться в постель, ты могла бы проводить меня в карьер и показать, где он работал.

Это было трудно и, возможно, жестоко, но мне требовалось поговорить с ребенком наедине. В конце концов, она утверждала, что видела своего отца лежащего мертвым, и не походила на человека, подверженного обману зрения.

Гарриет сглотнула. Сжала кулачки. Ей не больше матери хотелось идти в каменоломню. Но она была отважнее.

– Сейчас, только оденусь.

Мы молча шли по тропинке. Для полевых цветов было еще рановато раскрывать свои чашечки. Тишина утра и мягкость окружающей природы предлагали идти неторопливо, словно без особой цели. Мне очень не хотелось нарушать это очарование.