Шарлотта Брандиш - Драма в Гриффин-холле, или Отравленный уикенд

Только она приготовилась завязать разговор и извиниться за свою недавнюю грубость, как Матиас Крэббс нарочито громко откашлялся.

Все, кроме Джереми Эштона, обернулись – кто-то резко, поспешно, не скрывая своего нетерпения, а кто-то с похвальной неторопливостью, не сумевшей, впрочем, обмануть никого из присутствующих. Тётушка Розмари, ещё с чаепития находившаяся в странном оцепенении, резко вскинула голову и принялась сверлить брата тяжёлым взглядом. Она сидела на краешке стула, опустив плечи и бессильно уронив на колени маленькие и очень белые руки с выпуклыми синеватыми жилками. В свете направленной в её сторону яркой лампы можно было рассмотреть потрёпанные рукава старомодного шерстяного платья, подкрашенные чернилами носы стоптанных туфель и аккуратную штопку на чулках.

Все разговоры смолкли, в мастерской установилась насторожённая тишина. По стёклам с тихим шорохом вновь побежали струи дождя, и где-то вдалеке короткой вспышкой просверкнула молния.

Хозяин Гриффин-холла широко улыбнулся, но обстановку разрядить не получилось. Восемь пар глаз смотрели на него внимательно, требовательно, и на мгновение Матиасу Крэббсу стало страшно. Его посетила трусливая мысль отказаться от намеченных планов, оставить всё как есть, не переступать Рубикон, за которым его могло постичь поражение.

Пауза затянулась, но никто, кроме Айрис, не посмел её нарушить. Недовольно поджав губы, она медленным, змеиным движением выпрямилась в кресле и нетерпеливо забарабанила по столу.

Отбросив колебания, Матиас Крэббс встал и решительно объявил:

– Как я уже говорил, после нашей с мисс Белфорт свадьбы вступит в силу новое завещание. Согласно моей воле, всё имущество и капитал, когда придёт время, получит моя жена, – и он кивком указал на Айрис Белфорт. – Но, искренне воздавая каждому, я приготовил для вас подарки.

С этими словами Крэббс встал и подошёл к мольбертам, выстроенным в ряд за его спиной. Их содержимое скрывали полотнища ткани, свисавшие до самого пола.

Остановившись возле них, он повернулся к гостям и несколько театрально простёр к ним руки:

– Я создавал эти картины, думая о каждом из вас. Представлял, как вы сохраните их на память о старике. Может статься, после моей смерти они даже станут реликвией в ваших семьях и будут передаваться из поколения в поколение.

Это смелое предположение, казалось, растрогало Крэббса. Глаза его воодушевлённо заблестели.

Майкл посмотрел на собрание натюрмортов и его передёрнуло от такой перспективы. Он попытался поймать взгляд Айрис Белфорт, но девушка, казалось, искренне не замечала его. Её внимание было приковано к медному чайничку на спиртовке, из носика которого вился тонкой струйкой ароматный парок.

«Ну и постные у всех физиономии! – не мог не восхититься Майкл, которого всегда забавляли чужие провалы. – Ушлый старикан оставил с носом не только меня, но и всю свору бедных родственничков. Представляю, как они клянут его про себя на чём свет стоит».

Все и правда заметно поскучнели. Лицо тётушки Розмари горестно сморщилось от разочарования и обиды, с которыми она безуспешно пыталась справиться, изрядно повеселив этим Майкла. На жену он старался не смотреть, Грейс окончательно утратила самообладание, раскисла и выглядела до того неопрятно, что ему было стыдно за неё.

Однако Матиас Крэббс будто и не замечал всеобщего уныния. Он суетливо перемещал мольберты – то отступая в сторону, то придвигаясь ближе, – вглядывался, прищуривая глаза, в расположение ламп под потолком, чтобы оценить, наилучшим ли образом будут выглядеть его творения, когда он представит их. Пока хозяин хлопотал, гости обменивались робкими недовольными взглядами, а Джереми Эштон, явно в смущении от своего присутствия при назревающем семейном скандале, принимал всё более непринуждённый вид.

Наконец, Крэббс завершил все приготовления. Ещё раз отступив от мольбертов, он, склонив голову, удостоверился, что свет падает нужным ему образом и остался удовлетворён.

– Розмари, дорогая моя сестра! Для тебя у меня особенный дар. Знаю, как ты ценишь изящные вещи. Я вложил в эту картину всё своё мастерство, чтобы она напоминала тебе о счастливых днях, проведённых в Гриффин-холле, – торжественно провозгласил Матиас Крэббс и с издевательской, как показалось близнецам, усмешкой сорвал полотнище с первого мольберта.

Подарок для тётушки Розмари представлял собой небольшой пейзаж в тонкой позолоченной раме. Картина была написана в духе Констебла, однако тщательно выполненной копией не являлась, скорее, неумелой стилизацией. Она изображала Гриффин-холл в лучах заходящего солнца, и, хоть многие детали и выдавали неопытность художника, полотно в целом производило впечатление старательной работы. Ничего особо примечательного в картине не было, если не считать слегка искажённой перспективы, отчего дом будто кренился назад, угрожая опрокинуться и увлечь за собой и пышные сливочные облака, и сияющее, сизо-голубое, как брюшко макрели, небо.