Дик Фрэнсис - Кураж

Я лениво размышлял, кто бы мог быть другой гость и знаю ли я его. На пороге появилась почтительная спина Кемп-Лоура, который держал дверь, чтобы гость вошел первым. Вперед двинулись живот и очки. Мистер Джон Боллертон позволил ввести себя в комнату.

Кемп-Лоур представил ему всех своих помощников и добавил:

– Роб Финн, которого вы, наверное, знаете?

Боллертон холодно кивнул в мою сторону, стараясь не встретиться со мной глазами. Очевидно, ему было неприятно, что я видел, как его рвало возле трупа Арта, и, по-видимому, он знал, что я не скрыл этого от других жокеев.

– Думаю, пора идти в студию, – предложил Кемп-Лоур, вопросительно взглянув на Гордона. Тот кивнул.

Проходя мимо стола, я заметил, что на блюдах ничего не осталось, кроме крошек и мятых листьев салата.

В маленькой студии на небольшом, покрытом ковром возвышении стояли три низких кресла и чайный столик.

Кемп-Лоур подвел Боллертона и меня к возвышению.

– Нам надо выглядеть как можно естественнее, – ласково объяснил он. – Будто мы только что вместе пообедали и теперь беседуем за кофе, бренди и сигарами.

Он попросил Боллертона сесть в левое кресло, меня – в правое и сам занял место посредине. Впереди, чуть сбоку, стоял монитор с темным экраном, и полукругом выстроилась батарея камер с направленными в нашу сторону пугающими черными объективами.

Гордон и его помощники проверили свет, поначалу слепивший нас, затем звук. Когда Гордон удостоверился, что все в порядке, он обратился к нам:

– Вам всем нужен грим. Морис, вы, как всегда, справитесь сами? Мистер Боллертон и мистер Финн, я покажу вам, где гримерная, прошу за мной.

Он повел нас в маленькую комнату в другом конце студии, где нас встретили ослепительными улыбками две девушки в ярко-розовых комбинезонах.

– Это не займет много времени, – заверили они, втирая в наши лица темный крем. – Чуть затенить под глазами… вот так. Теперь припудрить… – Они окунули ватные тампоны в пудру, осторожно стряхнули лишнюю. – Вот и все.

Я посмотрел в зеркало. Грим смягчил и сгладил линии лица и неровности кожи. Меня это совсем не заботило.

– Грим нужен для того, чтобы выглядеть естественнее и здоровее, – убеждали нас девушки.

Боллертон нахмурился и пожаловался, что одна из них припудрила ему залысины. Девушка деликатно вставила:

– Иначе они бы чересчур блестели, понимаете? – И она слегка похлопала его по голове ватным тампоном.

Он поймал мой насмешливый взгляд и от ярости побагровел под гримом. Несомненно, он не разделял сочувственные шутки в свой адрес, о чем мне следовало бы знать. Я вздохнул. Оба раза, когда я видел его, он представал в невыгодном свете, и, хотя мне очень не хотелось вызвать его раздражение, казалось, будто я специализируюсь на этом.

Мы вернулись в студию, и Кемп-Лоур жестом показал, чтобы мы заняли свои места в креслах на возвышении.

– Я расскажу вам о порядке передачи. После музыкальной заставки я буду говорить с вами, Джон, о том, что мы обсудили. Потом Роб расскажет о жизни, которую приходится вести жокею. У нас есть несколько кадров, показывающих вас на скачках, мы их используем как иллюстрацию, и как раз тут я планирую начать наше интервью. Вы все увидите на этом экране. – Он показал на монитор. – В последние несколько минут, Джон, у вас есть возможность прокомментировать то, что скажет Роб. В заключение вы оба добавите несколько слов. Увидим, как все пойдет. Итак, самое главное – говорить естественно. Я всегда утверждаю, что слишком много репетиций портят программу, но это значит, что в следующие четверть часа большая доля успеха зависит от вас. Я уверен, что вы оба будете великолепны.

Он закончил речь ободряющей улыбкой, и я действительно чувствовал, как переливается в меня его уверенность.

Голос прокричал:

– Две минуты!

Ослепительно вспыхнули прожекторы. На мгновение монитор показал крупным планом кофейные чашки на столе, затем следующий кадр – мультипликационная картинка, рекламирующая бензин. Зазвучала музыка, мы были в прямом эфире.

Я посмотрел на монитор. На нем без слов шла реклама мыльных хлопьев. В студии царило гробовое молчание. Все ждали. Кемп-Лоур подготовил свою знаменитую улыбку и глядел прямо в темный объектив. На десять секунд улыбка застыла на лице без движения. На мониторе сверхкрупным планом галопировали лошади. Гордон резко бросил руку вниз. На камере перед Кемп-Лоуром зажегся красный глазок, и его приятный, задушевный голос зазвучал в миллионах гостиных.