Дик Фрэнсис - Кураж

Он ждал, что я поблагодарю, и я сказал:

– Спасибо.

– Да-с, Морис великий человек. Из хорошей семьи, вы знаете? Его отец выиграл национальный приз – как любитель, конечно. Его сестра долгие годы была первой в выездке. Бедный старина Морис, он едва ли вообще сидел на лошади. Он даже не охотится. Знаете, от лошадей у него разыгрывается ужасная астма. Он так страдает из-за этого. Он бы никогда не занялся телевидением, если бы мог участвовать в скачках или бегах. Но может, и к лучшему.

Спустившись в раздевалку, я увидел Гранта Олдфилда, который стоял возле моей вешалки и держал в руках лист бумаги. Подойдя ближе, я с раздражением обнаружил, что это список лошадей, который дал мне Джеймс Эксминстер. Значит, Грант шарил у меня в карманах.

Не обратив ни малейшего внимания на мое возмущение, не говоря ни слова, он сжал кулак и двинул меня по носу.

Количество крови, которое вылилось от этого удара, сделало бы честь целой клинике доноров. Кровь лилась по бледно-зеленому шелковому камзолу и стекала на белые бриджи. Маленькие лужицы образовались на скамейке и на полу. Я отплевывался, пытаясь очистить от крови рот.

– Ради бога, положите его на спину! – крикнул один из служителей, подбегая ко мне.

Его совет был, вообще-то, бесполезен, потому что я и так лежал на полу, задрав ногу на скамейку. В такой позе я оказался, когда после удара потерял равновесие.

Грант стоял у меня в ногах и смотрел в пол, будто удивляясь, что стал причиной такого переполоха. Я бы расхохотался, если бы не был так занят проглатыванием, как мне казалось, полных чашек собственной крови.

Молодой Майкл подсунул мне под плечи седло и закинул голову назад. Затем положил мокрое полотенце на переносицу, и постепенно сгустки крови, выходящие с дыханием, стали меньше, и кровотечение прекратилось.

– Вам лучше побыть еще немного здесь, – сказал Майкл. – Я сейчас схожу и приведу кого-нибудь из первой помощи, чтобы вас осмотрели.

– Не беспокойтесь, – возразил я. – Пожалуйста, не беспокойтесь. Со мной все в порядке.

Он нерешительно вернулся и встал у моей головы.

– Какого черта вы это сделали? – спросил он Гранта.

Мне тоже хотелось услышать ответ, но Грант ничего не сказал. Он хмуро взглянул на меня, повернулся на каблуках и стал проталкиваться к дверям навстречу жокеям, возвращавшимся с последнего заезда. Список лошадей Эксминстера, кружась, опустился на пол. Майкл поднял его и вложил в мою протянутую руку.

Тик-Ток бросил седло на скамейку, снял шлем и подбоченился.

– Что это у нас здесь? Кровавая ванна? – воскликнул он.

– Из носа пошла кровь, – ответил я.

– А то я не вижу.

Жокеи начали собираться вокруг меня, и я решил, что полежал уже достаточно. Я снял с лица полотенце и осторожно встал. Фонтан иссяк.

– Грант двинул ему в нос, – пояснил один из жокеев, который был здесь с самого начала.

– За что?

– Спросите меня о чем-нибудь другом, – отозвался я. – Или спросите Гранта.

– Следовало бы доложить распорядителям.

– Не стоит, – возразил я.

Я привел себя в порядок, переоделся и пошел вместе с Тик-Током на станцию.

– Ты, конечно, знаешь, за что он ударил тебя, – проговорил он.

Я протянул список Эксминстера, он прочел и вернул мне.

– Да, понимаю. Ненависть, зависть и ревность. Ты занял место, на которое он рассчитывал. Ему тоже представился шанс, и он его проворонил.

– А что случилось? – спросил я. – Почему Эксминстер выбросил его?

– Честно, не знаю, – ответил Тик-Ток. – Лучше спросить Гранта и выяснить, чтобы не наделать ошибок. – Он усмехнулся. – Твой нос похож на дешевую открытку с морского курорта.

– Как раз для телевизионной камеры, – заметил я и рассказал о предложении Кеми-Лоура.

– Мой дорогой сэр, – воскликнул он, снимая тирольскую шляпу и отвешивая шутливый поклон, – я потрясен!

– Ну и дурак.

– И слава богу.

На этом мы расстались. Тик-Ток отправился в свою берлогу в Беркшире, я – в Кенсингтон. В квартире никого не было – обычное дело для субботнего вечера, самого занятого концертами. Я взял кубики льда из холодильника, положил их в пластиковый мешок, обернул в чайное полотенце и лег на постель. Мешочек со льдом подрагивал у меня на лбу. Полное впечатление, будто вместо носа у меня желе.

Я закрыл глаза и думал о них, о Гранте и Арте. Два раздавленных человека. Одного довели до насилия над собой, а другой обратил насилие против всего мира. «Бедняги, – подумал я, пожалуй, чересчур свысока, – у них не хватило стойкости справиться с тем, что разрушало их». Позднее мне пришлось вспомнить эту небрежную жалость.