Лилиан Браун - Кот, который играл в слова

Кот приблизился к нему, выгнув спину, изогнув хвост в форме вопросительного знака и с гневно топорчащимися усами. Он страстно и монотонно жаловался.

– Не сердись, – сказал Квиллер. – Небось уже подумал, что тебя бросили? Ты ни за что не поверишь – но мы гуляли, долго гуляли. Вот что предпочитают делать на свиданках леди-архитекторы – таскать тебя на прогулки, чтобы глазеть на архитектуру. Меня захороводили! – Он плюхнулся в кресло и сбросил ботинки, не развязывая шнурков. – Три часа сряду мы пялились на архитектуру: скученная застройка, невыигрышная строительная площадка, банальное расположение окон…

Коко раздражённо завывал возле его колен, и Квиллер поднял кота, перебросил его через плечо и похлопал по блестящему меху. Под шкурой он ощутил перекатывающиеся, напряжённые мускулы – и Коко, изогнувшись, спрыгнул на пол.

– Что-нибудь не так? – спросил Квиллер.

– ЙЯУ-ЙЯУ, – сказал Коко.

Он подбежал к испанскому комоду, таившему в себе стереопроигрыватель. Это была массивная резная штукенция, покоившаяся на четырёх карликовых ножках, смахивающих на сплюснутые хлебцы. Коко плюхнулся на пол прямо перед ней, вытянув одну лапу и тщетно пытаясь запустить её подальше под комод; хвост его изогнулся, как ятаган.

Квиллер застонал. Он понял, что кот потерял свою самопальную мышку – связку сухих листьев мяты, вшитую в огрызок старого носка. Он точно знал, что этой ночью не заснет, пока мышь не будет возвращена её владельцу. Поискал, чем бы пошуровать под комодом. Метлой? В кухонном чулане метелок не обнаружилось: горничные явно пользовались своим уборочным инструментом. Каминной кочергой? Но на «Вилле Веранда» камины не водились. Зонтиком? Но если у Нойтона и был зонтик, то он забрал его в Европу. Удилищем? Клюшкой для гольфа? Теннисной ракеткой? Но этот человек, казалось, не увлекался спортом. Чесалкой для спины? Обувным рожком на длинной ручке? Кларнетом? Брошенным костылем?

Коко у него под ногами издавал деспотические сиамские команды, ведь Квиллер искал его движимое имущество. Он тоскливо перебрал в уме все длинные тонкие орудия, которые могли бы пригодиться: древесную ветку, кнут, мухобойку…

В конце концов он улёгся на пол. Распластавшись, подлез под низкий комод и осторожно извлек пенни, золотую серёжку, оливковую косточку, мятый обрывок бумаги, несколько комочков пыли и, наконец, знакомый серый комок неопределённой формы.

Коко прыгнул на свою мышку, без особого интереса обнюхал её и небрежно толкнул лапой. Она удрала обратно под испанский комод, а Коко удалился попить воды перед отходом ко сну.

Но Квиллер остался сидеть, куря трубку и размышляя о множестве вещей: о Коки и мускатных коктейлях, о «Любезной обители» и кружевном воротничке миссис Мидди, о мухобойке и происшествии на Тёплой Топи. Тут же слазал в мусорную корзину и выудил оттуда скомканный лист бумаги, найденный под испанским комодом. На нем стояло только имя: «Арн Торвальдсон». Он снова бросил её в корзину. А золотую сережку швырнул в ящик стола, к скрепкам.

На следующий день после похорон Квиллер позвонил Джорджу Вернигу Тейту и спросил, не может ли он зайти и вернуть книги по нефриту. Добавил, что всегда возвращает одолженные книги вовремя.

Тейт согласился – не то чтобы холодно, но и не радушно, и Квиллер смог представить себе гримасу, сопровождавшую этот тон.

– Как вы узнали этот номер? – спросил Тейт.

Квиллер быстро провёл рукой по лицу, надеясь, что отвечает правильно:

– Кажется… да-да, этот номер мне дал Дэвид Лайк.

– Любопытно. Этот номер не внесён в телефонную книгу.

Квиллер убрал нойтоновскую записную книжку в ящик стола, погладил на счастье Коко и отправился на Тёплую Топь в служебной машине «Прибоя». Шаг был рискованный, но он надеялся увидеть или услышать что-нибудь, что подкрепило бы его смутное подозрение, будто всё было не совсем так, как представлялось в полицейском отчете.

Он задумал подойти к делу по «квиллеровской методе». За двадцать пять лет репортёрства он достиг поразительных успехов в интервьюировании преступников (описываемых как люди со стиснутыми зубами), старых леди (робких), политиков (осторожных) и ковбоев (немногословных). Он просто покуривал свою трубку, бурчал что-то ободряющее и мягко направлял течение беседы, всем своим видом – особенно усами – изображая искреннее сочувствие.

Сам Тейт, в шёлковой спортивной рубашке уже другого фасона, при обычном своем ярком румянце, впустил его в пышный холл. Квиллер вопрошающе глянул в сторону гостиной, но двойные двери были закрыты.