Николас Блейк - Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть (сборник)

– Давайте не будем говорить о Лине. Это единственное, чего я стыжусь. Я влюбился в Лину, но использовал ее, словно разменную фигуру, простите за штамп.

– Что ж, продолжим. Эпизод в карьере заставил меня пересмотреть ваши поступки. Главной вашей целью было добиться признания Джорджа, а когда он признается, уничтожить его. Вы же не могли спросить его напрямик, Джордж просто выставил бы вас вон. И тогда вы намеренно стали вести себя так, чтобы вызвать его подозрение, чтобы окольными путями намекнуть Джорджу, что намерены его убить.

– Не понимаю, как вы догадались.

– Во-первых, вы дали согласие пожить в доме Рэттери, хотя чуть раньше заявляли, что не разделите кров с человеком, убившим Марти; да и риск, что ваш дневник обнаружат, возрастал. Но предположим, вы хотели, чтобы дневник обнаружили. Вы сами спровоцировали Джорджа. На ужине, куда были приглашены миссис и мистер Карфакс, вы признались, что пишете новый роман, однако категорически отказались почитать из него, да еще намекнули Джорджу, что вывели его в качестве одного из персонажей. Вы прекрасно сознавали: такой тип не устоит перед соблазном порыться в ваших вещах, тем более за несколько дней до этого вы довели до его сведения, что назвались вымышленным именем.

В первое мгновение на лице Феликса отразилось удивление, затем он понял.

– Двенадцатого августа генерал Шривенхем видел вас в кафе в Челтнеме. Вы были с каким-то усатым здоровяком, которого генерал весьма точно описал как грубияна. Усатый грубиян – наверняка Рэттери. Генерал ходит в это кафе каждый четверг, и вам, его приятелю, конечно, это известно. Если бы вы не хотели быть узнанным, вы ни за что не явились бы туда в четверг вместе с Рэттери. Он услышал, как генерал назвал вас «Кернсом», и, разумеется, спросил себя, не имеете ли вы отношения к Мартину Кернсу, которого он сбил. Как только генерал упомянул об этом эпизоде – сам, я не называл вашего имени, – я понял, почему вы были против нашего знакомства.

– Я прощу прощения, что ударил вас по голове. Это была последняя, отчаянная попытка отложить вашу встречу с генералом. Я боялся, что старый болтун все выложит… Я старался бить несильно.

– Я на вас не в обиде. Надо стойко переносить превратности судьбы. Блаунт решил, что меня ударил Фил. Однако его версия не объясняет, почему я очнулся в расстегнутой рубашке. Нельзя убедиться, бьется ли сердце, если не расстегнуть пуговицы. Едва ли Филу хватило бы смелости подойти ко мне после удара. А если бы убийцей были не вы, а кто-то другой, и этот другой решил бы, что я подобрался слишком близко к разгадке, то бил бы со всей силы, а обнаружив, что сердце еще бьется, ударил бы снова.

– Значит, ударил вас я. Следовательно, я – убийца. Боюсь, это был не лучший удар в моей карьере.

Найджел предложил собеседнику сигарету и поднес спичку. Руки у него дрожали сильнее, чем у Феликса. Чтобы выдержать этот разговор, ему пришлось притвориться, будто они обсуждают воображаемое преступление. Нанизывая факты один на другой, Найджел оттягивал неизбежный финал, когда ему или Феликсу придется решать, что делать дальше.

– Вы встретили генерала в кафе двенадцатого августа. Между тем в дневнике вы об этом не упомянули, лишь заметили, что приятно провели время на реке. Полагаю, вы умышленно написали неправду.

– Я не находил себе места от беспокойства. Вылазка в Челтнем была первым маневром в новой кампании против Джорджа, и весьма рискованным. Наверное, я плохо соображал в тот вечер.

– Да, запись от двенадцатого августа показалась мне путаной. Вы слишком горячо защищали свою теорию о нерешительности Гамлета. Это выглядело немного фальшиво. На самом деле вы хотели скрыть истинную причину вашей нерешительности – опасения, что Джордж невиновен. Несомненно, такова же была и причина колебаний Гамлета. Развивая теорию о сладостном предвкушении, вы надеялись отвлечь пытливого читателя, не дать заподозрить вас в излишней совестливости.

– Не думал, что вы догадаетесь, – заметил Феликс.

Тон, которым это было произнесено, заставил сердце Найджела сжаться: казалось, что Феликс немного обижен, словно Найджел обнаружил изъян в сюжете одного из его детективов.

– Вы возвращаетесь к этой теме позднее, когда пишете: «Я не испытываю ни малейших угрызений совести, собираясь отправить на тот свет Джорджа Рэттери». Вы хотите убедить читателя, что не совесть движет вашими поступками, но именно это читается между строк вашего дневника. Надеюсь, вы не против, что я продолжаю? Мне хочется разобраться во всем до конца.