Фредерик Браун - Где тебя настигнет смерть?

— Прости, Эд. Если здесь и виноват кто-то, так это я. Хотя какого черта, не ясновидящие же мы. Откуда нам было знать, что с ней случится?

— Нашел в картире Салли что-нибудь интересное?

— Нет, Эд. Домовладелец, Корбитски, горазд языком молоть, но и он ничего не знает.

— В том-то и проблема, дядя. Все готовы болтать до одури, и никто ничего не знает.

— Может, тут и знать нечего. Потолковали мы, и я прочесал жилье Салли дюйм за дюймом. В общем, с ночи четверга там никого не было. Трехдневная чикагская пыль на всех поверхностях, следов нет, никаких там хитрых ловушек ни в прошлом, ни в настоящем. Но я забрал стаканы, из которых вы с Салли пили на сон грядущий. Стояли в раковине, отсюда я и понял, что это они — остальная посуда вымыта. Отнес их в лабораторию Кендалла на анализ.

— Салли смешивала напитки у меня на глазах. В ее стакане не могло быть того, чего в моем не было.

— У тебя сердце здоровое, а у нее больное. На нее могло подействовать то, что у тебя никаких ощущений не вызвало бы. Нечто вроде никотина, но это я так. Такое количество никотина должно было изменить вкус напитка — значит, что-то другое, безвкусное. Кто-то, например, влил смертельную дозу в бутылку с виски — сколько его там было-то?

— Как раз на две порции.

— Ну вот, ты бы половину этой дозы и не почувствовал, а Салли хватило, особенно если это что-то сердечное. Бутылки из-под виски и с содовой я не стал брать: если в стаканах что-то было, анализ и так покажет.

— Еще бы лучше вскрытие провести.

— Мы не в том положении, чтобы требовать его, парень. Официального статуса нет, клиент и тот неизвестен. Потребовать мог бы Стэнтон, но если он скрывает, что нанял нас, то не станет этого делать. А вот если лаборатория подтвердит, что в стаканах находилось нечто помимо виски, лимона и соды, мы пойдем с этим в полицию, и вскрытие назначат как пить дать.

— Не понимаю, в чем еще ей могли дать яд, — заметил я. — Мы провели вместе полдня и всюду заходили непреднамеренно. Ты спрашивал в лаборатории, могут ли лекарства действовать только на людей с болезнями сердца?

— Разумеется, спросил. Их несколько — например, эфедрин, но его бы ты, наверное, почувствовал. Не помнишь, сердце у тебя билось чаще обычного?

— Нет, пока я не заглянул к Салли в спальню — тут оно забилось как миленькое, но длилось это недолго. Бумаги ты тоже смотрел?

— Да. Все, какие там есть. Ничего необычного, кроме пылких любовных писем. Все от одного и того же парня с подписью «Билл».

— Да, Уильям Хаберман, Стэнтон говорил мне о нем. Они с Салли встречались какое-то время, а недели две назад расстались. Живет в Эванстоне, работает вместе с отцом — продают подержанные автомобили. Занесен в список тех, с кем я собираюсь поговорить.

— Да, точно он. Много пишет об Эванстоне и о своей работе. Письма в конвертах. Самые ранние написаны месяца три назад, последним — около трех недель. Они виделись раз в неделю, а в промежутках переписывались. Роман, похоже, был бурный, и никакой причины для разрыва даже в последних письмах не называется. Может, выяснится, когда ты поговоришь с парнем лично. Ты еще где-нибудь был, кроме бывшей работы Салли?

Пересказывая Эму разговор с Беном Старлоком, я случайно взглянул на окно и пожарную лестницу, по которой влез наш клиент, чтобы оставить под промокашкой тысячу долларов.

— Не поставить ли нам замок на окно?

— Чтобы он деньги назад не забрал? — усмехнулся дядя. — Если уж он сумеет вскрыть сейф, то окно вскроет запросто, разве что решетку туда приспособить. Ты, случайно, не…

Мы услышали, как открылась и снова закрылась входная дверь офиса. Моника Райт не могла вернуться так скоро, и я вышел посмотреть, кто пришел.

В приемной стояла девушка довольно высокого роста. Красивая фигура, рыжие волосы и все, что к ним прилагается. Похолодев, я ухватился за стол.

В следующее мгновение я сообразил, что это не иначе как сестра Салли, но эти полсекунды мне дались тяжело.

Когда шок миновал, я стал замечать различия, хотя сестры, не будучи двойняшками, были поразительно похожи. Волосы подпадают под категорию рыжих, но ближе к каштановым, веснушки не так заметны, талия чуть-чуть тоньше. От простого белого платья веет прохладой даже в такую жару.

— Мисс Дороти Доуэр? Я Эд Хантер.

— Могу я с вами поговорить, мистер Хантер?

— Разумеется. Дядя тоже здесь — вы не возражаете побеседовать с нами обоими?

Она ответила, что не против, и я пригласил ее пройти в кабинет.