Дилан Райт - Дом на распутье - Нечто [litres самиздат]

Завидев «главного», один из членов спасательной группы подошёл к Джерри.

– Нашли? – спросил Уоллис.

Молодой парень, одетый в форму спасателя, согласно кивнул.

– И-и-и… как?

После этих слов спасатель почему-то косо посмотрел на Эймонов, затем снова на Джерри и легонько кивнул в сторону прибывших. Джерри сразу превратился из бесчувственного и холодного в… сочувствующего?

– Хорошо.

Парень ушёл, а Джерри посмотрел на Эймонов.

– Идёмте.

Стен сильно запаниковал, когда отчётливо услышал в голосе друга нотки неуверенности.

Кэндис рассматривала окружавших здание людей. Здесь было множество врачей, спасателей и других служителей безопасности. Но кроме них также присутствовали и обычные граждане. Они-то и настораживали её.

К ним подкатили носилки, на которых явно кто-то лежал. Он или она был невысокого роста и, что самое ужасное, накрыт белоснежной простынёй. Джерри взялся за край покрывала у изголовья.

– Примите… мои…

Терпение иссякло. Стен не дал ему договорить. Он выхватил белую ткань из руки Уоллиса и сорвал с носилок.

В тот миг для семьи Эймонов, наверное, весь смысл жизни прекратил своё существование. Кэндис хотела разрыдаться, но вместо этого в немом отчаянии закрыла рот ладонями. Из глаз полились слёзы. Солёные капли ударялись о землю, создавая пугающую мелодию. В ушах сердце отбивало ритм.

На носилках лежало тело. Холодное, бледное как лёд. Веки опущены, рот слегка приоткрыт, обнажая молочные зубы, а волосы растрёпаны и местами залиты кровью. Стэн и Кэндис Эймоны всячески отказывались принимать увиденное, но, тем не менее, в какой-то момент сдались.

Это был их сын. Их единственный сын. Мёртвый.

Натан Эймон был мёртв.

Эрне стоял перед зеркалом и безразлично смотрел в глаза самому себе. На нём был отутюженный пиджак, одетый поверх белоснежной рубашки. Ворот словно виселичной петлёй охватил тёмно-синий галстук. Чёрные брюки были подпоясаны, но полы пиджака пояс закрывали. Из-под классических чёрных туфель выглядывали серые чулки. Серые волосы причёсаны, очки протёрты до блеска линз. Если бы в таком виде Эрне увидели на улице, то приняли бы за прилежного ученика какой-нибудь авторитетной школы. Отчасти это так и было, но до прилежного юному авантюристу, прячущемуся за внешностью, было далеко.

Эрне в последний раз оценивающе на себя посмотрел, понял, что не испытывает ничего, и отошёл от зеркала. До отъезда было ещё долго, поэтому он подошёл к своему любимому креслу и всё так же безразлично осмотрел комнату. Здесь, как всегда, царил полных хаос. Стол давным-давно служил магнитом для вещей, что называется, разделённого мнения. Родители считали, что всё это – бесполезный хлам, а Эрне противился и заявлял о невероятной пользе иногда даже ему самому неизвестных предметов. У стены, под одним из высоких окон, стояла кровать. За ней как раз тот самый письменный стол. Следом – кресло Эрне, так же под чуть ли не всегда открытой форточкой. Свежий воздух всегда вдохновлял мальчика на различные мысли, но сейчас голова, как и сама душа, так болела, что ничего не хотела думать. Да и Эрне сам-то не очень пытался. Он посмотрел на часы, украшавшие правую руку. Половина первого. За окном привычные дома соседей, небо пасмурное, воздух тянет запахом дождя.

В дверь постучали. Мгновение спустя её кто-то открыл. Этим кто-то была мама Эрне.

– Эрне. Пора.

– Да, мам, – тихо ответил мальчик.

Дверь закрылась, и Эрне встал. Перед выходом он ещё раз окинул взглядом комнату. На этот раз с налётом лёгкой печали. Тут его голову посетила одна мысль. Эрне посмотрел на старинный шкаф, стоявший в самом тёмном углу. Открыв его, он моментально нашёл нужную полку и без какого-либо труда смог взять свою самую ценную вещь – тонкий белый квадратный альбом без названия с пластинкой внутри.

Из дома вышли без пятнадцати час. Пасмурность окончательно решила подстроиться под царившее настроение и выпустить лёгкий дождь на свободу. Машина отца стояла прямо перед домом, а потому капли не нанесли ощутимого урона сухости.

Эрне обожал ездить по городу, особенно в дождь, и, надо отметить, сейчас такая долгая и размеренная поездка принесла некоторое успокоение. В машине тихо. Папа не стал включать радио. В голове у всех и так играло печальное пианино. Мама, как и Эрне, смотрела в окно. Родители расположились на передних местах, Эрне отправился на задние. Рядом с ним, на одном сплошном кресле, лежали цветы. Белые. Кажется, хризантемы. Эрне никогда не разбирался в цветах и всегда их путал.