Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

Он снова прочел письмо, повторяя: «Евфразия… Евфразия…» — и снова посмотрел наверх.

Люпен зашептал:

— Мне потребуется два или три часа времени, чтобы подпилить перекладину. Себастиани с сыновьями вернутся еще?

— Конечно, — отвечал Добрек так же тихо. — Но думаю, что потом они оставят меня одного.

— Но они спят рядом?

— Да.

— Им не будет слышно?

— Нет, дверь слишком массивная.

— Хорошо, тогда дело пойдет на лад. У меня с собой веревочная лестница. В силах ли вы подняться без моей помощи?

— Я думаю… попробую… главное, кисти пострадали… Ах, скоты! Я еле могу двигать руками и очень ослабел. Но все же постараюсь… надо…

Он внезапно замолчал, послушал и, приложив палец ко рту, прошептал:

— Тсс…

Когда Себастиани и сыновья вошли в зал, Добрек, который успел уже спрятать письмо и улечься в кровать, притворился, что он внезапно разбужен шумом. Сторож принес бутылку вина, стакан и немного еды.

— Как дела, господин депутат? — воскликнул он. — Конечно, может, мы и пересолили немного. Зверская штука, это орудие пытки. Хорошее изобретение, работает чисто, ни капли крови, и скоро, уже через двадцать минут, у вас вырвали признание.

Себастиани разразился смехом.

— Кстати, господин депутат, поздравляю вас. Великолепно спрятано. Никому бы и в жизнь не догадаться. Признаться, сначала нас, маркиза и меня, смутило имя Мэри, которое вы сперва произнесли. Вы не лгали, только вот слово-то застряло у вас. Надо было его закончить. Но все-таки странно. Так прямо в кабинете, на столе?

Сторож встал и зашагал по комнате, потирая руки.

— Господин маркиз очень доволен, так доволен, что завтра вечером явится сам, чтобы выпустить вас на свободу. Да, нужно будет исполнить еще кое-какие формальности. Может, вам придется подписать несколько чеков, вернуть несправедливо захваченное, вознаградить маркиза за издержки и труды. Но ведь для вас это что? Пустяк! Да, теперь уже никаких цепей, ни наручников — ничего не будет. Мне приказано даже поднести вам бутылку старого вина и флягу коньяка — словом, обращаться с вами по-царски.

Себастиани отпустил еще несколько шуток, взял лампу, оглядел комнату в последний раз и сказал сыновьям:

— Дадим ему поспать. Да и вы отдохните-ка, только не засыпайте крепко… никогда нельзя знать.

Они вышли.

Люпен тихо спросил:

— Можно начать?

— Да, но осторожно. Возможно, что через час-другой они опять будут здесь, совершая обход.

Люпен принялся за работу. Заржавленное и попорченное от времени железо легко поддавалось под его острой пилой. Добрек же сторожил у двери, готовый предупредить его при малейшей опасности.

— Уф, — сказал Люпен, проводя пилой в последний раз. — Недурно, что я кончаю. Ну и тесно же в этом проклятом туннеле. А холод-то какой.

Он надавил изо всех сил на перекладину, которую подпилил снизу, и раздвинул ее настолько, чтобы можно было проскользнуть между двумя оставшимися. Потом он отошел до более широкой части углубления, где оставил веревочную лестницу. Укрепив ее за перекладину, он позвал:

— Готовы ли вы?

— Да, сейчас, еще раз послушаю. Спят… Давайте лестницу.

Люпен опустил ее и спросил:

— Помочь вам?

— Нет… я немного слаб… да ничего… обойдусь.

Действительно, он довольно скоро достиг отверстия и собирался пойти вслед за своим спасителем. Однако свежий воздух и вино, выпитое им для подкрепления сил, так подействовали на его слабый организм, что он упал в обморок и пролежал на камне с полчаса. Люпен между тем уже начал терять терпение. Он привязал Добрека к одному концу веревки, намереваясь спустить его, как какой-нибудь тюк, когда Добрек очнулся.

— Мне лучше, — прошептал он. — Долго ли будем спускаться?

— Довольно долго, мы на пятидесятиметровой высоте.

— Как же д’Альбюфэ не предвидел возможности похищения отсюда?

— Не будем разговаривать, это опасно.

— Еще слово только. Долго ли вы пробыли там, прежде чем бросили письмо?

— Нет, самое большее — с четверть часа. Я объясню вам все потом. Надо спешить.

Люпен прошел вперед, велев Добреку хорошенько ухватиться за веревку и спускаться вниз. В самых трудных местах он поддерживал Добрека.

Временами тот стонал:

— Ах, канальи, как они меня измучили. О, д’Альбюфэ, ты мне дорого за это заплатишь.

— Молчите, — приказал Люпен.