Павел Девяшин - На златом крыльце сидели

Словом, тут не угадаешь. Вот и вышла промашка…

Антон Никодимович впился пухлыми пальцами в подлокотник кресла и подался вперед.

– Мария, пожалуйста, кликните нам господина Зыкова. Это очень срочно!

Служанка выпорхнула за дверь.

– Послушайте, Захаров, у меня очень нехорошее предчувствие.

– Да. Надо полагать, кухарка замешана, – заключил лекарь, откинувшись на мягкую спинку.

Поликарпов наградил его осуждающим взглядом.

– Не будем делать поспешных выводов, mon ami 10 , – укорил он приятеля. – Хотя я не могу вообразить, как при сложившихся обстоятельствах дело могло обойтись без ее участия.

Раздались шаги.

– Это, должно быть, Зыков, – прислушался Марк Вениаминович.

Догадка оказалась верной лишь наполовину. В обществе камердинера в светлицу вошла (нет, правильнее сказать – ворвалась!) Лариса Семеновна Вишневецкая. Чопорный слуга прикрыл за хозяйкой палисандровую створку.

Дочь покойного сенатора явилась в столь взбудораженном состоянии, что долго не могла начать говорить. Наконец она набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:

– Кто здесь старший? Вы?!

Ее яростный взор впился в блюстителя порядка. Поликарпов приподнялся, не расплескав ни капли достоинства.

– В чем дело, мадам?

– Еще спрашиваете?! Я – новая владелица особняка. Как смели вы, крапивное семя, закатиться ко мне в дом и начать расследование, предварительно не заручившись дозволением? Вы, Марк Вениаминович, тоже, между прочим, хороши… Могли хотя бы зайти и поздороваться!..

– Прежде всего, умоляю, сядьте!

Вишневецкая полыхнула очами, и, не найдя весомых контраргументов, рухнула в кресло. Аккурат напротив коротышки.

– Так что вы можете сказать по этому поводу?

– Я бы сказал, дорогая Лариса Семеновна, что вы совершенно правы, – спокойно произнес сыщик. – Нам нет прощения.

Странно, но ответ совершенно удовлетворил разгоряченную даму.

– То-то, господа! Я просто выхожу из себя, когда сталкиваюсь с неуважением…

– И в мыслях не было, мадам.

Следом прозвучали неловкие извинения доктора Захарова. Казалось ситуация благополучно разрешилась, но тут несносный толстячок добавил:

– А теперь, если не возражаете, сударыня, я попросил бы вас удалиться. Мешаете-с. Дел по горло! Пожалуйста, не отлучайтесь из дома, позже нам потребуется вас допросить.

– Д-допросить! Меня-а-а!..

– Именно! Когда закончится истерика. Что касается вас, Зыков, потрудитесь объяснить, чего ради вы пригласили мадемуазель Марию, в то время как я выразил желание, притом довольно недвусмысленное, сперва побеседовать с кухаркой Евдокией? И думайте живей: возможно, на кону человеческая жизнь…

Услыхав это, фурия-хозяйка замерла с открытым ртом. Любопытство – лучшее снадобье от обид!..

Дворецкий ответил с невозмутимостью египетского сфинкса:

– Прошу прошения, сударь. Однако вы изволили употребить выражение «лучше всего начать», тем самым предоставив мне право выбора. Вдобавок…

– Ну, это черт знает что… – покачал головой Захаров.

– Вдобавок, – продолжил Зыков как ни в чем не бывало, – Евдокию нигде не могут найти.

– Как это возможно?! – удивился доктор. – Дом, конечно, велик, но…

– В обязанности кухарки входит ежедневный поход за провиантом. Должно быть, еще не вернулась…

Поликарпов опрокинул стул.

– Скорей, – сказал он. – Нужно спешить. Ос-спади, я так и думал…

Захаров схватил увенчанный красным крестом чемодан и ринулся догонять товарища. Вишневецкая ошеломленно покосилась на слугу.

– Что здесь происходит, Миша?!

Дворецкий не смог внятно ответить на заданный вопрос, и Лариса Семеновна с недоумением удалилась.

– Стойте, Поликарпов! Чего мы несемся как на пожар?

– Наддайте шагу, друг мой. Женщине грозит опасность!

– Какая еще опасность? Из-за чего?

Сыщик остановился посреди белоколонного вестибюля и, держась за бок, пропыхтел:

– Смертельная! Из-за царских цацок…

Андреев день, вторник, полдень

Щекотливость положения кухарка уразумела не сразу. Еще вчера затея представлялась идеальной. Не план, а пряник, персик-сахарок… Чудо как хорош! Раз – и все зайцы, что называется, насмерть. Как говорит братец: «Барыш в кармане, душа на аркане». И главное – без малейших подозрений, никакого риска. Почти.

Узнав о смерти сенатора, Евдокия честно прислушалась к ощущениям. Ручьем хлынули слезы. Одно дело желать смерти изменнику, мечтать об этом, и совсем другое – глядеть на бездыханное тело.