Павел Девяшин - На златом крыльце сидели

– Для Семен Николаича готовили особые блюда.

– Вот как! И что подавали вчера на ужин?

– Суп, – девушка поежилась от воспоминания, затем взяла себя в руки и выпалила скороговоркой: – рябчиков, стерлядку, вареных раков, яйца пашот. На десерт были шоколадные кексы с а-ра-хи-сом. А для барина – с греческим орехом.

– С грецким-с, – машинально поправил франтоватый коротышка и собрал лоб в гармошку. – Арахис, арахис… Не его ли плоды именуют китайскими орешками?

Захаров встрепенулся:

– Думаете о том же, о чем и я, старина?

– Зависит от направления ваших мыслей. Впрочем, полагаю, в данном случае они и впрямь сходятся. Как у дураков, не так ли? Поздравляю, кажется, у нас хитрая непереносимость отдельных видов снеди!

– Не знаю насчет вас, Поликарпов, у меня все в порядке. Впрочем, и правда, похоже на то… Вскрытие, как говорится, покажет, но общая симптоматика позволяет рассуждать об этом уже сейчас. Помните, я рассказывал о бенедиктинском монахе, который в 1699 году зафиксировал и описал тяжелые реакции на укус пчелы, а также на съеденные яйца и рыбу?

Сыщик азартно хлопнул по колену:

– Из баварского монастыря? А как же! Первостатейная историйка. Вы правы, перечень яств со схожим действием нельзя назвать исчерпывающим.

– Хотя-а-а-а, – протянул лекарь, – не следует исключать и вульгарный яд.

– Ни в коем случае, – согласился Антон Никодимович и добавил: – однако совершенно очевидно, что Двинову противопоказан… то есть был противопоказан арахис. Ведь могло, согласитесь, сие, на первый взгляд, невинное ядрышко спровоцировать смерть!

– То, что еда для одних – яд для других!

– Кто автор сих строк? Лукреций?

Марк Вениаминович кивнул, и на его лице появилось задумчивое выражение:

– Знаете, голуба, все это звучит так правдоподобно…

– Что не хочется верить? – усмехнулся Поликарпов.

– Вот именно! Неужели мы имеем дело с тривиальным несчастным случаем? Что если сенатор перепутал угощение и пал жертвой собственной невнимательности! Оно и не мудрено, когда из супницы вылавливают дохлятину. Старик занервничал и допустил ошибку. Роковую!..

– Невозможно, – вставила барышня, о которой все забыли. – Барин кушали токмо из своей красивой миски. Ну, с царскими цацками, понимаете?

– Царскими цацками, сударыня? – удивился доктор.

– Вы говорите о вензеле Его Императорского Величества? – приподнял черную бровь полицейский. – Мы видели такой на тарелке в кабинете Двинова.

Девушка утвердительно затрясла головкой.

– Разумно-с, – похвалил сыщик и разом скис.

– А вы… уверены, мадемуазель? – спросил врач.

– Полностью! Никогда на моей памяти Семен Николаич не допускали промашек. Что вы! Ножкой топали, если вдруг не та посуда… Страшное дело! О прошлый год…

– Значит, случайности нет, – перебил Захаров. – Все-таки мы имеем дело с намеренным отравлением.

К удивлению чиновников полиции служанка вновь возразила:

– Воля ваша, господа, но уморить хозяина никто не мог! Он ужасненько боялся врагов и тайных подсылов, поэтому Авдотья пробовала кажное блюдо. Будь в кексах отрава, кухарка давно бы преставилась. Вот вам крест!

– Авдотья?!

– Кухарка?!

Барышня озадаченно уставилась на допрашивающих. Первым нашелся опрятный толстячок:

– Мне бы хотелось знать, милая, кто вы такая и почему Зыков выдал вас за мадемуазель Евдокию?

– Меня зовут Маша. Я – горничная. Что значит выдал?..

Чиновники переглянулись.

Захаров сказал довольно:

– Он ко мне челом, а я уж знаю, о чем… Говорил же, дворецкий чего-то темнит. Как чувствовал!

– Он у нас хитрый, – согласилась барышня. – Харя ехидная. И прыткий больно. Чистый лис…

Поликарпов удрученно молчал, потому что, когда увидел девушку, внутренне поразился несовпадению. Кружевной передник – не самый привычный наряд для поварихи. Впрочем, в жизни и не то бывает! Его, к примеру, все, кто имел удовольствие общаться исключительно эпистолярным манером, отчего-то воображали стройным, атлетическим господином, добрым и благородным, с тонкими чертами лица, голубоглазым, кудрявым. А при встрече лицезрели грузного щеголя, с тонкими усиками, прилизанной куафюрой, галантного, едкого, тонкого ценителя вин и дам. Он был совершенно не похож на чиновника Министерства внутренних дел. Ведь настоящий полицейский, согласно всеобщему представлению: вислоусый, высокий и здоровенный, охранитель покоя и порядка, блюститель закона, верный сын отечества. При взгляде на такого, даже без форменного мундира, против воли ищешь саблю на ременной перевязи, а когда узнаешь, что перед тобой и впрямь городовой, снова высматриваешь, где, черт возьми, эта сабля.