Рекс Стаут - Даже в лучших домах

Зек кивнул.

– Конечно, обмен произойдет на моих условиях. Мне можно доверять, вам – нет. Сначала я получу то, чем располагаете вы. Впрочем, я прекрасно понимаю, что детали такой важной сделки следует тщательно обговорить, поэтому предлагаю обсудить их и покончить с этим делом прямо сейчас. Мы развяжем вам руки и вытащим из вашего рта платок, но прежде хочу еще раз вас предупредить. Вы не должны двигаться, пока мы не закончим. Если вы попытаетесь дотянуться до кнопок или подать любой другой сигнал вашим людям, умрете сразу. Не говоря уже о том, что против вас останутся убийственные улики. Это понятно?

Зек кивнул.

– Вы готовы обсудить условия?

Зек кивнул.

– Освободи его, Арчи! – приказал Вулф.

Поскольку мне нужны были свободные руки, чтобы развязать путы, я положил «карсон» на полированный стол Зека. Я отдал бы годовое жалованье, чтобы кинуть взгляд на Рэкхема, но это могло все испортить, а потому просто положил пистолет, обогнул стул Зека, опустился на корточки и принялся распутывать узел. Сердце колотилось о грудную клетку, как отбойный молоток.

Я не видел, что случилось, поскольку мог только прислушиваться. Заметил я лишь одно: руки Зека внезапно конвульсивно дернулись, словно он пытался защититься от Рэкхема, который метнулся к оставленному без присмотра пистолету. В эту секунду еще больше, чем на Рэкхема, мне хотелось бы посмотреть на Вулфа, который обещал броситься под какое-нибудь прикрытие, как только Рэкхем схватит пистолет. Я отчаянно спешил освободить руки Зека, но хотя Вулф использовал именно тот узел, который мы с ним разучили, затянул он его слишком сильно. Я едва распутал узел и начал стягивать веревку с запястий Зека, когда раздался выстрел, а за ним и второй. Не успел я спрятать веревку в карман, как тело Зека накренилось на бок, а потом осело вперед. Распростершись на полу, я изогнул шею и, увидев прямо над собой искаженное до неузнаваемости лицо Зека, выдернул у него изо рта носовой платок, потянулся под стол и надавил на одну из кнопок.

Тогда я не знал, да и по сей день не знаю, донеслись ли звуки выстрелов через звуконепроницаемую дверь, или сработал мой сигнал. Я не слышал, как открылась дверь, и почти тут же оглох от беспорядочной пальбы. Немного погодя я осторожно выбрался из-под стола и поднялся на ноги. Шварц и его напарник стояли в дверях, у одного из них в руках было сразу два пистолета, а у второго один. Рэкхем лежал распластавшись на полу, лицом вниз. Вулф стоял у края стола, повернувшись к двери с перекошенным от гнева лицом, – такого выражения видеть мне еще не приходилось.

– Подонок! – горько произнес я, и, признаться, голос мой дрожал вполне естественно.

– Руки вверх! – выпалил Шварц, наступая.

Ни Вулф, ни я не подумали повиноваться.

– С какой стати? – спросил Вулф, и в его голосе подавленность звучала еще ощутимее, чем в моем, но в то же время в нем слышалось презрение. – Это его они пропустили с оружием, а не нас.

– Следи за ними, Гарри, – бросил Шварц и, обогнув стол, приблизился ко мне.

Не обращая на меня внимания, он склонился над бездыханным телом Зека, провозился с полминуты, потом выпрямился и произнес:

– Он мертв.

Гарри, не выдержав, заверещал:

– Господи, неужели и вправду мертв?!

– Да, – подтвердил Шварц.

Гарри развернулся, толкнул дверь – и был таков.

Шварц секунды три, не больше, провожал его взглядом, потом вдруг подпрыгнул, словно я ущипнул его, быстро зашагал к двери и вышел вон.

Я приблизился к Рэкхему, убедился, что он еще более мертв, чем Зек, и повернулся к Вулфу:

– Что ж, похоже, на сегодня с нас хватит. Пойдемте.

– Нет, – мрачно сказал Вулф. – Безопаснее подождать, пока они все не разбегутся. Позвони в полицию.

– Прямо отсюда?

– Да.

Я подошел к столу Зека и придвинул к себе один из телефонных аппаратов.

– Подожди. – (Никогда еще я не видел его таким мрачным.) – Сначала набери номер Марко. Я хочу поговорить с Фрицем.

– Сейчас? Побойтесь Бога!

– Именно сейчас. Должен же я получить удовлетворение, равноценное кошмарным лишениям, которые претерпел? Я должен с телефона Зека сказать Фрицу, чтобы он немедленно отправлялся домой и готовил обед.

Я вызвал телефонистку.

Три дня спустя, в пятницу, я сказал Вулфу:

– Ну теперь-то наконец дело завершено?

– Нет, чтоб меня разорвало! – сварливо буркнул он. – Я еще должен отработать гонорар.

Было шесть часов вечера, и он только что спустился из оранжереи, призывая проклятия на голову Хьюитта, который, дескать, не умеет обращаться с цветами. На мой взгляд, Хьюитт проклятий не заслужил. Учитывая два тягостных путешествия, которые выпали на долю наших нежных орхидей, на Лонг-Айленд, а потом обратно, пребывали они в отменной форме, особенно самые капризные – мильтонии и фаленопсисы. Вулф просто пытался внушить, по крайней мере себе, что орхидеи скучали без него.