Роберт Гулик - Убийство в Кантоне

Судья продолжил, пристально глядя на Дао Ганя:

— Тот факт, что слепая девушка послала тебе конверт, свидетельствует о ее добрых намерениях, но в то же время и о том, что она присутствовала при смерти цензора. Ибо слепая не смогла бы подобрать письмо, валявшееся на столе или на дороге. Должно быть, она обнаружила его, ощупав своими чувствительными пальцами рукава покойного, и незаметно для убийцы забрала конверт. Тогда же она взяла и Золотого Колокольчика. А рассказанная тебе история о том, как она шла мимо стены храма и услышала стрекот сверчка, сущий вздор.

— Видимо, потом она попросила того, кому доверяет, взглянуть на конверт, — заметил Дао Гань. — Когда ей сказали, что на конверте печать цензора, она решила его сохранить. А когда узнала от того или тех, кто пришел к ней после меня, что я расследую исчезновение цензора, она послала мне конверт — вместе со сверчком, чтобы я понял, от кого это послание.

Судья его почти не слушал.

— Противники точно знают каждый наш шаг! — вдруг гневно воскликнул он. — Это просто немыслимо! А твой мореход, несомненно, с ними заодно, Цзяо Тай! Не может же быть простым совпадением, чтобы неизвестная девица сунула тебе в рукав пакет именно на пороге его дома. А посему немедленно возвращайся к капитану Ни и хорошенько допроси его. Начни осторожно, но если он станет отрицать, что знает слепую девицу, бери за шкирку и тащи сюда! Я буду у себя.

На всякий случай Цзяо Тай вылез из паланкина на соседней улице и пешком дошел до дома капитана Ни. Прежде чем постучать, он внимательно огляделся, но никого, кроме пары уличных торговцев, поблизости не было — большинство здешних жителей либо сидели за столом, либо готовились к послеобеденному отдыху.

Ворота отворила старая карга и тут же завела долгий разговор на языке, который Цзяо Тай посчитал персидским. Он послушал немного, чтобы выказать ей свое расположение, а потом отодвинул старуху в сторону и прошел внутрь.

На втором этаже царила мертвая тишина. Он открыл дверь в оружейную комнату. Там никого не оказалось. Он решил, что капитан и две его очаровательные рабыни уже пообедали и теперь предаются отдыху. «Порознь, как, несомненно, отметила бы Дуньязада!» — раздраженно подумал Цзяо Тай. Следует подождать немного: возможно, у старой карги хватит ума разбудить капитана. А если никто так и не появится, он сам обыщет весь дом и найдет его.

Цзяо Тай подошел к панели с мечами и вновь залюбовался клинками. Погруженный в созерцание, он не услышал, как двое мужчин в тюрбанах вскарабкались на плоскую крышу, куда выходили арочные окна. Они бесшумно влезли в комнату, осторожно перешагнув через горшки с орхидеями на подоконнике. В то время как худощавый вытащил длинный тонкий нож, второй, коренастый, ухватился за дубинку, подкрался сзади к Цзяо Таю и огрел его по затылку. Цзяо Тай на мгновение застыл, а потом с глухим стуком рухнул на пол.

— Да тут куча отличных клинков, и все как на подбор, Азиз! — воскликнул тощий, глядя на панель с оружием. — Мы мигом сделаем все, что велел Мансур.

— Слава Аллаху! — вдруг заговорил по-арабски мелодичный голосок. — Меня не коснется похотливая рука неверного!

Оба головореза обернулись и уставились на девушку, появившуюся из-за занавеси. Она была совершенно нагая, если не считать голубого ожерелья и атласных белых туфелек.

— Гурия сошла к нам прямо из рая! — благоговейно прошептал коренастый. Не веря своему счастью, он с восторгом пожирал глазами безупречную фигурку.

— Считайте меня наградой для всех правоверных, — сказала Дананир и, показав на Цзяо Тая, добавила: — Этот мужлан, сын осла, хотел меня обесчестить. Он уже потянулся за мечом, чтобы заставить меня принять его гнусные объятия, а я скрылась за этой завесой.

— Дай нам минуту прикончить его! — исступленно возопил тощий. — А потом мы все твои! Меня, между прочим, зовут Ахмед. А дружка моего — Азиз.

— Ахмед и Азиз, как бы не перепутать, — кивнула Дананир, огладывая их с соблазнительной улыбкой. — Оба вы прекрасные молодые воины. Дайте мне на вас налюбоваться!

Она подскочила к ним, ухватила их за рукава и поставила рядом у самой занавеси.

— Во имя Аллаха! — нетерпеливо воскликнул приземистый. — Стоит ли забивать ерундой такую прекрасную головку! Сначала…

Не договорив, он прижал руки к груди и осел на пол, а из ощерившегося рта полилась кровь.