Стивен Ван Дайн - Злой гений Нью-Йорка

— Этого мы никогда не узнаем, — ответил Вэнс. — Возможно, он боялся, что его опознает девочка. Или же он разгадал мой маневр. Возможно, ему в последний момент вдруг стала противна сама мысль перекладывать всю вину на вас. Как он сам сказал — никому не дано знать, что творится в самых темных уголках человеческой души.

Арнессон не шевельнулся, он лишь посмотрел на Вэнса пронзительным взглядом.

— Ну хорошо, — сказал он, наконец, — оставим все как есть… Спасибо вам!

Когда мы час спустя с Маркхэмом и Вэнсом уехали из дома Диллара, мне казалось, что «дело Епископа» закончено. Но завершилось оно лишь для широкой публики. Нас же ждало еще одно открытие, пожалуй, самое потрясающее из всех.

После обеда Хит приехал к нам в окружную прокуратуру, поскольку надо было обсудить некоторые юридические вопросы. После этого Вэнс заново разобрал все дело, объясняя множество не очень понятных деталей.

— Арнессон уже высказывал предположительный мотив этих безумных преступлений, — начал он. — Профессор знал, что его положение в научном мире становится шатким под натиском молодой смены. Его ум начал терять остроту и ясность, и он понял, что написание новой книги по атомной механике стало возможно лишь благодаря помощи Сигурда. В нем родилась лютая ненависть к своему приемному сыну, в его глазах Арнессон сделался чудовищем наподобие Франкенштейна, которое он сам и взрастил. Теперь оно восстало, чтобы уничтожить его. Эта интеллектуальная враждебность к тому же подогревалась примитивной ревностью. Десять лет он с трепетной нежностью пестовал Белль Диллар, она была единственной отрадой одинокого холостяка. И тут он заметил, что Арнессон отнимает ее у него, что еще больше усугубило его ненависть и жгучую неприязнь.

— Мотив понятен, — согласился Маркхэм, — но это не объясняет всех убийств.

— Первое преступление подействовало на него как искра на бочку с порохом. В качестве способа разделаться с Арнессоном он придумал сатанинскую шутку с этими «убийствами Епископа». Эти преступления давали выход его эмоциям, и выход этот должен был быть обязательно бурным. В то же время они позволяли избавиться от Арнессона и оставить Белль при себе.

— Но почему, — спросил Маркхэм, — он просто не убил Арнессона, покончив с ним раз и навсегда?

— Вы опускаете психологические аспекты ситуации. Рассудок профессора помутился из-за годами сдерживаемых эмоций. Природа требовала их выхода. И именно жгучая ненависть стала тем пределом, когда сжатая пружина просто лопнула. Таким образом, здесь переплелись две причины. Совершая убийства, он не только избавлялся от комплексов, но и выплескивал свою ненависть к Арнессону. Подобная месть была более изощренной, а потому более приятной, нежели просто убийство. Эта величайшая зловещая шутка затмевала куда менее удачные остроты, сопровождавшие сами убийства.

Однако эта дьявольская схема имела один недостаток, которого не заметил профессор. Ее можно было анализировать с психологической точки зрения, и в самом начале я смог предположить, что убийца имеет склонность к математике. Трудность в определении убийцы заключалась в том, что все потенциальные подозреваемые так или иначе были математиками. Я не сомневался в невиновности только одного из них — Арнессона, поскольку он единственный, кто постоянно, пусть и бессознательно, поддерживал психическое равновесие. Он регулярно «выпускал пар» после своих длительных малопонятных рассуждений. Свободно выражаемые циничные или даже садистские сентенции и бурная страсть к убийствам психологически равноценны. Постоянно выплескивая негатив, человек тем самым дает выход эмоциям и поддерживает психическое равновесие. Циники и насмешники на самом деле всегда безобидны, поскольку надежно ограждены от спорадических [10] Единичных, проявляющихся от случая к случаю. приступов активности. В то же время человек, прячущий свою истинную сущность за благопристойной внешностью и вежливым поведением, всегда способен на непредсказуемые действия. Именно поэтому я понял, что Арнессон не причастен к «убийствам Епископа», и предложил сделать его нашим помощником. Он сам признался, что подозревает профессора, и его стремление помочь нам, на мой взгляд, определялось еще и тем, что он сможет защитить Белль и себя в том случае, если его подозрения оправдаются.