Буало-Нарсежак - Операция Примула. Полное собрание сочинений. Том 7 [Операция Примула, Брат Иуда, В тисках, Проказа]

Да, это как раз перед самым отелем. Человек двадцать что-то живо обсуждают, как бывает после какого-нибудь происшествия. Я подхожу ближе. На пороге стоит полицейский. Я спрашиваю, что случилось, у женщины, которая держит под мышкой батон хлеба.

— Сегодня ночью здесь совершили преступление, — отвечает она.

Молодой парень, разносчик, оборачивается ко мне и любезно поясняет:

— Какого-то старика убили из револьвера.

— Может, самоубийство?

— Нет, ничего похожего. Консьержка сказала, что оружия не нашли.

— А не знаете, как его зовут?

— Мне говорили, да я забыл… Какое-то корсиканское имя… Наверняка сведение счетов.

Конечно! Это действительно сведение счетов, только совсем в ином смысле, чем он думал. Я уже понял. Между тем мне хотелось самому во всем убедиться. Я ждал, затерявшись в толпе, прислушиваясь к разговорам. И в конце концов кто-то произнес его имя: Моруччи.

Я медленно пошел прочь. Заглянул в соседнее кафе. Горло у меня что-то сдавило, и я едва смог заказать коньяк. В ушах звучал голос Арманды: «Надеюсь, ты сделаешь все необходимое, или это придется сделать мне». Она не догадалась оставить оружие возле трупа. Придумала только эту внезапную поездку в Клермон-Ферран. Ни с чем не сообразную поездку. Даже если бы затопило весь замок, она все равно поехала бы тебя провожать. Итак, она опередила меня. И сколько бы я ни убеждал ее, что готов был устранить Плео, она ни за что не поверит мне. В ее глазах я навсегда останусь трусом, полным ничтожеством! Тряпкой! Жалким человеком! Слезы выступили у меня на глазах — наверное, от коньяка. А может быть, от отчаяния.

Теперь, Кристоф, ты знаешь все. Несколько слов о расследовании. Сообщаю тебе то, что мне самому удалось узнать из газет. Согласно медицинскому заключению, Плео был убит пулей в сердце накануне вечером, между восемнадцатью и двадцатью часами. В комнате ничего не тронули. Полиция полагает, что речь идет о самом банальном деле, связанном с преступной средой. Никаких фотографий. Ни одной сенсационной статьи. Смерть безвестного бродяги не могла взволновать общественное мнение. В этом отношении я мог быть спокоен.

Ну, а как с Армандой?.. В том-то все и дело. Это и есть моя истинная трагедия. Сначала Арманда позвонила мне — предупредить о том, что ей придется задержаться в Клермон-Ферране на несколько дней, так как разрушения оказались значительнее, чем она предполагала. Но сам подумай: она никак не могла поступить иначе. Ей надо было хоть немного прийти в себя, обрести спокойствие после столь жестокого потрясения. Между тем голос ее звучал ровно. Она спросила, удалось ли мне повидаться с тобой до отъезда. У нее даже хватило присутствия духа справиться о результатах парламентского заседания, на котором я присутствовал. Непостижимо!

Я вырезал несколько газетных заметок, касающихся дела Моруччи, присоединил к ним шахматную фигуру с фотографией и, завернув все это в пакет, положил на ее туалетный столик. Теперь настал мой черед дать ей понять, что я все знаю. К чему приведет нас эта подспудная война? Возможно, даже к окончательному разрыву. Я и представить себе не мог, что может случиться иначе. А выходит, я снова ошибся.

Через четыре дня она вернулась. Я обедал со своими коллегами, мы долго спорили. Ги Молле отказался сформировать новый кабинет министров. И тогда Феликс Гайар согласился провести повторные консультации с различными политическими партиями. Говорили, что он собирается создать правительство, в котором будут представлены все направления — от социалистов до независимых. Ладно. Хорошо. Все это уже не имеет никакого значения. Домой я пришел около четырех часов. Она была там. Она даже не сочла нужным предупредить меня о своем возвращении. Я застал ее в гостиной с развернутым пакетом на коленях.

— Надеюсь, ты не ждешь поздравлений, — сказала она. — Что сделано, то сделано. Не будем больше говорить об этом.

Я потерял дар речи. Стало быть, она возлагает на меня ответственность за убийство Плео! Она подменила меня, но считала себя невиновной. Получалось так, будто она держала пистолет — вместо меня, а истинным виновником преступления был я. Потрясающая логика!

— Нет! — воскликнул я. — Это было бы слишком просто!

Она вдруг встала и с презрением заявила:

— Оливье, возможно, был пустой человек, но он, по крайней мере, всегда знал, чего хотел. Уж он бы не стал дожидаться тринадцать лет…

— Но…

— Я не хочу ничего обсуждать. Чтобы о нем и речи больше не было. Никогда, слышишь!