Найо Марш - Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры [сборник - 26, 27]

— Когда вы впервые встретились с Себастьяном Мейлером?

— Полтора года назад. В Женеве.

— И несколько недель спустя он написал свое письмо. Он даже не потрудился подыскать себе совершенно непохожий псевдоним.

— Он, без сомнения, чувствовал себя уверенно.

— В конце концов, — предположил Аллейн, — это письмо могло быть стандартным ответом, чтобы отвадить докучливых корреспондентов.

— Он так не подумал. И стал копать, — сказал барон. — Он расширил свои поиски.

— До?..

— Сожалею, я должен отказаться отвечать.

— Очень хорошо. Давайте примем, что он нашел свой материал. Это-то вы мне скажете? Когда вы на днях встретились с ним снова, в Риме, вы думали?..

— Нет! Боже мой, нет! Только за…

— Только?

— За неделю до… до Сан-Томмазо.

— А потом начался шантаж?

— Да.

— Вы готовы были платить?

— Мистер Аллейн, у меня не было выбора. Я слетал в Женеву и достал деньги в мелких купюрах.

— Вы храбро держались, — заметил Аллейн, — в этой экспедиции. Вы и ваша жена. Столько энтузиазма ради чего-то старомодного! Такое радостное чувство бытия!

Барон Ван дер Вегель спокойно смотрел на Аллейна в течение нескольких секунд, а потом сказал:

— У вас самого, кажется, выдающаяся и замечательная жена? Мы очень восхищались ее работой. Она великолепный художник.

Аллейн ничего не ответил.

— В таком случае вы должны знать, мистер Аллейн, что на увлеченность искусством повлиять нельзя… боюсь, мой английский не способен выразить все, что я хочу сказать… ее нельзя пресечь и перекрыть, как краны. Красота, а для нас классическая красота в особенности, — абсолютна. Никакое несчастье или тревога не могут омрачить наше чувство к ней. Когда мы видим ее, мы ее приветствуем, и она трогает нас до глубины души. Позавчера в Сан-Томмазо у меня имелись деньги, которые требовали от меня в качестве платы за молчание. Я готов был отдать их. Решение было принято. Я должен признаться, что на меня снизошла легкость духа и своего рода облегчение. Красота этрусских работ в том подземном мире во многом усилила это чувство.

— А кроме того, желательно было делать вид, что ничего не происходит, верно?

— Это тоже, — ровно проговорил барон. — Я признаю. Это тоже. Но это было нетрудно. Меня поддерживали работы этрусков. Могу сказать, я верю, что наша семья, очень древняя, появилась в античные времена в землях между Тибром и Арно.

— Так сказала мне ваша жена. Вы передали деньги?

— Нет. Не представилось возможности. Как вы знаете, он исчез.

— И снова очень понятное облегчение.

— Конечно.

— Знаете, в этой группе вы были не единственной его жертвой.

— Я так полагаю.

Аллейн взял его бокал.

— Позвольте налить вам выпить.

— На мою сдержанность это не повлияет, — заметил барон. — Но спасибо. — Когда Аллейн передал ему напиток, барон добавил: — Вы можете не верить, но мне принесло бы утешение, если бы я мог открыть вам, что именно он обнаружил. Я не могу. Но, честное слово, хотел бы это сделать. Я хочу этого от всего сердца, мистер Аллейн.

— Давайте примем это на веру.

Аллейн собрал фотографии баронессы — отпечатки и негативы.

— Возьмите это с собой, — предложил он. — На первых снимках нет ничего, что огорчило бы вашу жену. — Аллейн протянул их барону. Фотография Ван дер Вегелей в профиль лежала сверху. — Поразительный снимок, — легко заметил он, — не так ли?

Барон вгляделся в него, потом поднял глаза на Аллейна.

— Мы и думаем одинаково, — сказал он. — Моя жена и я. Вы могли это заметить.

— Да, — согласился Аллейн. — Я заметил.

— Когда встречается такая связь, а я думаю, встречается она очень редко, этому нельзя… я забыл английское слово.

— Противостоять?

— Возможно. Это нельзя пресечь. Это есть в вашей литературе. В вашем «Грозовом перевале».

Нелегко, подумал Аллейн, нарядить Ван дер Вегелей в одеяния Хитклиффа и Кэтрин, но все-таки подобная ассоциация была не совсем уж нелепой.

Барон допил свой пунш и, с хорошо наигранной живостью легко хлопнув себя по коленям, встал.

— А теперь я ухожу, — сказал он. — Вряд ли мы снова встретимся, разве что власти потребуют от нас выполнения каких-то формальностей. Я считаю себя вашим должником, мистер Аллейн, бес… беспредельным. Думаю, больше никаких слов вы от меня услышать не захотели бы.

— Ни единого звука.

— Как я и предполагал. Мы можем?..

Впервые за все время их краткого знакомства Аллейн увидел, что барон Ван дер Вегель действительно испытывает неуверенность. Он посмотрел на свою огромную руку, а потом, с сомнением, на Аллейна.