Найо Марш - Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры [сборник - 26, 27]

— Прочь-прочь-долой! — пропел Хилари странно хриплым голосом и «в доказательство» помахал руками словно крыльями.

— По-моему, ты зря это сделал, — холодно отчеканила Крессида. — Записку надо было сохранить.

— И я того же мнения, — глухо поддакнул Смит. И добавил: — Улика.

Трой испуганно вздрогнула, услышав термин, столь явно относящийся к профессиональному жаргону ее мужа. Смит заметил это и осклабился.

— В точку, да? Правда? Для вашего благоверного — небось повседневное словцо, часто слышите его дома? Хорошее словцо. У-ли-ка. Улику лучше б сохранить, Хилли, толку б больше вышло.

— Мне кажется, дядя Берт, я уже достаточно взрослый мальчик, чтобы по своему усмотрению разбираться с подобными глупыми, абсурдными, смехотворными казусами, — неожиданно жестко и напыщенно высказался Хилари.

— Ух ты, скажите на милость… — пробормотал антиквар и затих.

— Я более чем уверен, Крессида, любимая, что все это просто-напросто чья-то идиотская шутка. Не передать словами, как я ненавижу так называемые розыгрыши. До тошноты. — Владелец «Алебард», казалось, спешил овладеть собой и вернуться к обычной иронической манере речи, но получалось у него не очень убедительно. Словно в поисках поддержки он повернулся к Трой: — А вы?

— Столь неостроумные — конечно. Если только это розыгрыш.

— Во что я не верю ни секунды, — подхватила Крессида. — Шутка! Как же. Это умышленное оскорбление. Если не хуже. — Она подбежала к миссис Форрестер. — Разве вы не согласны?

— Я не имею ни малейшего представления о том, что бы это значило. А ты что скажешь, Фред? Я говорю: что-ты-ска…

Она осеклась на полуслове. Ее супруг был занят весьма неожиданным делом: он мерил шагами расстояние от французского окна до елки.

— Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать! Точно пятнадцать шагов предстоит мне сделать от «кулис» до места назначения. А кто закроет за мной окно? Такие вещи надо заранее прорабатывать, знаете ли…

— Позволь сказать начистоту, Хилли, любовь моя, — тут же снова вклинилась мисс Тоттенхэм. — Я никак не могу плюнуть на все это и забыть просто так, стряхнуть с плеч вроде как, если угодно, потешное недоразумение. Ты сам сто раз рассказывал, что Найджел до сих пор называет свою бедную жертву не иначе как «великой грешницей» или там «грешной женщиной», не помню. Не знаю, как кому, а мне достаточно очевидно, что на сей раз он нацелился именно на меня, и я боюсь. Понимаешь ли, Хилли, я бо-юсь.

— В то время как, — невозмутимо подхватил Хилари, — бояться нечего. Уверяю тебя, детка, моя золотая крошечка, тут совершенно нечего страшиться. Обстоятельства совсем не такие, как тогда…

— Да уж, не совсем такие, учитывая, что та была уличной девкой!

— …и разумеется, я обязательно докопаюсь до правды, обещаю тебе. История слишком нелепая, чтобы остаться нераскрытой. Я предоставлю дело…

— Ты никому ничего не можешь предоставить, ты сжег бумажку!

— Найджел выздоровел окончательно и бесповоротно.

— Слышь сюда, — заметил мистер Смит. — А ну как кто-то сработал под него? Кто-то из их шатии? А ну как его подставили? Подсунули нам. По злобе. Нарочно то есть.

— Они все до единого отлично друг с другом ладят.

— А вот с этим гавриком полковника не ладят. Не-ет, с Маултом у них дружба врозь. Ладáми там и не пахнет, пятерку ставлю. Видал я, как они на него зыркают. И он на них.

— Что за чепуха, Смит, — вмешалась миссис Форрестер. — Сами не знаете, что говорите. Маулт служит у нас уже двадцать лет!

— И что с того?

— О господи боже мой! — взвизгнула Крессида и без сил повалилась в кресло.

— …а кто будет оглашать имена при раздаче подарков? — продолжал свои глубокомысленные размышления полковник. — Я ведь не смогу надеть очки, на Друиде они смотрелись бы глупо.

— Фред!

— Что такое, Клу?

— Подойти к нам сюда. Я говорю: по-дойди сю-да!

— Зачем? Я работаю над своей ролью.

— Ты переутомишь мозги. Иди сюда! Тут речь о Маулте. Я говорю: речь о…

Полковник прервал ее почти сердито — во всяком случае, сердито для него:

— Ну, вот, ты совсем спутала ход моей мысли. Так что там с Маултом?!

Словно в ответ на слишком громкий призыв (в театре любой зритель счел бы его нарочитым), искомое лицо — а именно Маулт с подносом в руках — стремительно вылетело на «сцену» из-за дверей гостиной.

— Прошу прощения, сэр, — задыхаясь обратился он к Хилари. — Я подумал, это срочно, сэр. Полковнику, сэр.

— Что — «полковнику», Маулт? — довольно раздраженно перебил его старикан.