Эмиль Габорио - Дело № 113

Уже несколько минут прошло, как Вердюре окончил свой рассказ, а банкир все еще молчал.

В эти двое суток на него свалилась целая лавина событий, тяжкая сцена, которую ему пришлось только что испытать, удручала его и лишала его всякой способности рассуждать.

Бросаемая как щепа по капризу волн, его воля вся зависела от событий.

Если его сердце советовало ему все позабыть и простить, то его оскорбленная любовь взывала к мести.

Не будь здесь Рауля, этого негодяя, который был живым доказательством давнишнего греха, он не замедлил бы согласиться. Гастон Кламеран умер, и ему оставалось бы открыть свои объятия жене и сказать ей:

«Ты пожертвовала собою для спасения моего честного имени, — пусть это послужит тебе одним только тяжким сном, который исчезает при блеске ясного дня!»

Но тут стоял Рауль.

— И это твой сын, — обратился он к жене, — этот человек, который обобрал тебя и ограбил меня!

Госпожа Фовель от волнения не отвечала ни слова. За нее ответил Вердюре.

— О, — воскликнул он. — Ваша жена скажет вам, что этот господин действительно сын Гастона Кламерана, она и сама верит в это, сама убеждена в этом, только…

— Ну?

— Он назвался ее сыном только для того, чтобы легче обобрать ее. Он обманул ее.

В этот момент Рауль вдруг ловко очутился у двери. Увидев, что на него не смотрят, он бросился было бежать. Но Вердюре, предвидевший этот маневр, в мгновение ока схватил Рауля за шиворот и остановил его в ту самую минуту, когда тот уже готов был скрыться…

— Куда это мы так спешим, молодой человек? — спросил Вердюре, выводя его на середину комнаты. — Значит, вам не нравится наша компания? Это невежливо! Прежде, чем удалиться, черт возьми, вы хоть бы объяснились!

Насмешливый тон Вердюре, его шутливый смех сразу просветили Рауля. В ужасе он отступил назад и прошептал:

— Паяц!

— Совершенно верно! — отвечал Вердюре. — Совершенно верно! Вы меня узнали? В таком случае позвольте рекомендоваться. Я тот самый паяц, который был на балу у Жандидье. Не верите?

И он отвернул рукав у сюртука и протянул ему руку.

— Если вы еще не совсем убеждены, — продолжал он, — то взгляните вот на этот рубец: он еще свеж. Не знаете ли вы того подлеца, который в одну прекрасную ночь, когда я проходил по улице Бурдалу, бросился на меня с ножом и хватил меня по руке? А? Вы не отрицаете?… Спасибо и на этом! В таком случае будьте добры рассказать нам вашу историю…

Но на Рауля напал такой страх, что у него перехватило горло и он не мог произнести ни единого слова.

— Вы молчите? — спросил Вердюре. — Вы так скромны? Браво!.. Скромность говорит о таланте, и на самом деле для ваших лет вы такой талантливый подлец, что вам все до сих пор удавалось!

Фовель слушал, но все еще не понимал всего.

— До какого позора мы дожили! — воскликнул он.

— Успокойтесь, милостивый государь, — отвечал ему Вердюре, сделавшись снова серьезным. — Вот полная история Рауля. Расставшись с Мигонной, от которой Кламеран узнал о… о несчастьях Валентины Вербери, сей достойный муж, то есть маркиз, тотчас же отправился в Лондон. Имея в руках кое-какие сведения, он скоро отыскал там ту почтенную фермершу, которой графиня отдала на воспитание сына Гастона. Но здесь его ожидало разочарование. Ему сообщили, что ребенок, окрещенный под именем Рауля Вильсона, умер на восемнадцатом месяце от рождения от крупа.

— Кто это сказал? — воскликнул Рауль.

— Сказали — и вся недолга, молодой человек, — отвечал Вердюре. — И не только сказали, но даже и написали. Вы думаете, что я болтаю вздор?

И он вытащил из кармана разные казенные бумаги с печатями и положил их на стол.

— Вот, — продолжал он, — показания фермерши, вот — ее мужа и четырех свидетелей, а вот выписка из метрических книг. А вот, наконец, и удостоверение французского посольства, что все эти документы настоящие. Довольны ли вы, прекрасный молодой человек, удовлетворены ли?

— Но тогда как же?… — спросил банкир.

— Тогда, — отвечал Вердюре, — Кламеран понял, что его первая попытка оказалась без успеха. Что оставалось делать? Но ведь подлецы изобретательны! Из всех своих знакомых бандитов — а их у него множество — он выбрал именно этого, которого вы видите перед собой.

Госпожа Фовель имела очень жалкий вид, но между тем в ней зарождалась надежда. Ее беспокойство вот уже столько времени было так велико, что она отказывалась видеть в истине хотя какое-нибудь спасение.

— Это возможно! — бормотала она. — Это возможно!