Эмиль Габорио - Дело № 113

И Вердюре стал уже отчаиваться в своем умении, когда карета остановилась у гостиницы «Лувр». Наступали сумерки.

У крыльца и у аркад гостиницы толпилось множество людей и, несмотря на просьбы полицейских разойтись, разговаривали о каком-то важном происшествии.

— Что случилось? — спросил Вердюре у одного из зевак.

— Неслыханное дело, сударь, — отвечал за него другой. — Он вылез из слухового окна, почти совсем голый. Его хотели схватить, но не тут-то было!.. С ловкостью обезьяны или сомнамбулы он бросился на крышу, крича, что его хотят зарезать.

Вердюре с трудом пробрался во двор гостиницы.

Здесь, у парадного крыльца, стояли Фанферло и с ним трое каких-то других мужчин с особенным выражением лиц.

— В чем дело? — спросил Вердюре.

Все четверо поклонились.

— Патрон!.. — сказали они.

— Да говорите же, в чем дело? — крикнул Вердюре.

— А в том дело, патрон, — отвечал Фанферло с грустью, — в том дело, что сорвалось! В первый раз в жизни я напал на действительно настоящее дело, и вдруг — паф! — полное сыскное банкротство!

— Значит, это касается Кламерана?

— Да, его… Узнав сегодня утром меня, этот плут вдруг навострил лыжи и, как заяц, пустился бежать во весь дух; я подумал, что он этаким манером самое меньшее добежит до Иври. Но не тут-то было! Дойдя до бульвара Эколь, он вдруг что-то сообразил и побежал сюда. Весьма возможно, что он вернулся сюда за деньгами. Но тут его ожидали трое наших товарищей. Это было для него как удар молотом по башке. Он понял, что пришел ему конец, и рехнулся.

— Но где же он?

— Должно быть, в участке; я видел, как городовые связали его и посадили в карету.

— Тогда идем!..

Приехав на место, Вердюре и Фанферло нашли Кламерана в отдельной камере, предназначенной для буйных. На нем был надет смирительный халат, и он сражался с доктором и тремя служителями, которые хотели влить ему в рот какое-то лекарство.

— Караул! — кричал он. — Ко мне! Помогите!.. Разве вы не видите? Ко мне подходит брат, он хочет меня отравить!..

Вердюре попросил врача объяснить ему, в чем дело.

— Этот несчастный сошел с ума, — ответил доктор. — Он помешался на том, что его хотят отравить, не желает ничего ни пить, ни есть… и, по всей вероятности, умрет с голоду, предварительно испытав все муки от отравления.

Вердюре содрогнулся и вышел в участок.

— Госпожа Фовель спасена, — проговорил он. — Сам Бог наказал Кламерана.

— А я-то, я! — вздыхал Фанферло. — Остался ни в сих, ни в оных! Какая неприятность!..

— Это правда, — отвечал Вердюре. — Дело номер сто тринадцать так и не выйдет из канцелярии на свет божий. Но утешься. В конце этого месяца я пошлю тебя с письмом к одному из моих друзей, и все то, что ты потерял на славе, ты выручишь на презренном металле.

Четыре дня спустя, утром, Лекок — официальный Лекок, тот самый, каким его знали в качестве начальника сыскной полиции, — прохаживался по своему кабинету, то и дело посматривая на часы.

Наконец, в определенный час, верный Жануль ввел к нему Нину и Проспера Бертоми.

— Ах, — воскликнул Лекок, — вы влюбленные и вдруг так точны! Это хорошо!

— Мы не влюбленные, — отвечала Жипси, — и только по особому приказу господина Вердюре мы опять вместе. Он назначил нам свидание именно здесь, у вас.

— Очень приятно!.. — сказал знаменитый сыщик. — В таком случае потрудитесь подождать здесь несколько секунд. Я пойду его позову.

С четверть часа Нина и Проспер сидели вдвоем одни и не обмолвились ни единым словом.

Наконец дверь отворилась и вошел Вердюре.

Нина и Проспер хотели броситься к нему, но он взглядом, которому нельзя было не повиноваться, приказал им оставаться на местах.

— Вы пришли сюда, чтобы узнать, кто я такой, — сказал он строгим тоном. — Я вам это обещал, и я сдержу свое слово, чего бы это для меня сейчас ни стоило. Слушайте же. Мой самый лучший друг — это Кальдас. Целых восемнадцать месяцев этот друг был счастливейшим из людей. Полюбив одну девушку, он жил только ею и для нее, и, глупенький, он воображал себе, что и она его тоже любит.

— Да! — воскликнула Жипси. — Да, и она его любила!..

— Пусть будет так. Она его любила так сильно, что в один прекрасный вечер убежала с другим. Кальдас хотел себя убить. Потом, раздумав, он решил жить и мстить.

— Ну и что же?… — с беспокойством проговорил Проспер.

— А то, что Кальдас отомстил уже за себя, но совсем по-иному. В глазах той женщины, которая бросила его, он показал свое высшее превосходство над тем другим. Слабый, робкий, не зная, что делать, этот другой стоял уже на краю пропасти, готовый упасть в нее, и мощная рука Кальдаса его удержала. Эта женщина — вы, Нина. Этот обольститель — вы, Проспер. А Кальдас — это…