Агата Кристи - Второй удар гонга. Врата судьбы

— Да, — ответила Таппенс. — Именно про высшее общество.

— И про распутство, — добавила Беатрис с энтузиазмом.

— И про распутство тоже, — согласилась Таппенс.

— Тогда молодые девушки делали все эти неподобающие вещи, — Беатрис не хотелось расставаться с хозяйкой в самый интересный, по ее мнению, момент беседы.

— Нет, — ответила Таппенс. — Я-то как раз считаю, что девушки вели очень правильную и скромную жизнь и рано выходили замуж — часто для того, чтобы попасть в высшее общество.

— О боже! — воскликнула Беатриса. — Как это, должно быть, здорово — все эти красивые одежды, встречи на скачках, танцы и бальные залы…

— Именно что бальные залы, — сказала Таппенс.

— У меня однажды была знакомая; так вот, ее бабушка была горничной в одном из этих шикарных домов, вы меня понимаете. Так вот, туда однажды приехал принц Уэльский — тогда он еще был принцем Уэльским, вы понимаете, это потом уже он стал Эдвардом Седьмым… Так вот, он еще был принцем и приехал в тот дом — и, знаете, она говорила, что он был очень мил. Очень мил и со слугами, и со всеми остальными. Когда она уволилась, то захватила с собой кусочек мыла, которым он мыл руки, — она его буквально из рук не выпускала. Однажды даже показала его нам, детям.

— Как вам повезло, — заметила Таппенс. — Вы, должно быть, были очень взволнованы. А может быть, он останавливался здесь, у нас в «Лаврах»?

— Нет. Не думаю, чтобы об этом кто-то говорил, — я бы наверняка услышала. Нет, здесь были только Паркинсоны. Не графини, не маркизы, не лорды и не леди. По-моему, Паркинсоны были торговцами. Очень богатыми, знаете ли, и все такое, но в торговле нет ничего возбуждающего, ведь правда?

— Это как посмотреть, — ответила Таппенс и добавила: — Мне кажется, уже…

— Да вам уже пора идти, мэм.

— Да. Что ж, спасибо тебе большое. Думаю, что мне лучше надеть шляпу. Волосы у меня в ужасном беспорядке.

— Вы, знаете ли, где-то прислонились головой к паутине. В следующий раз я смахну ее с вас.

Таппенс сбежала по ступенькам.

— Здесь же бегал Александр, — сказала она самой себе. — И, наверное, не один раз. И он знал, что это был из них. Интересно. И с каждым мгновением становится все интереснее…

— Я так рада, что вы с мужем переехали сюда жить, миссис Бересфорд, — сказала миссис Гриффин, разливая чай. — Молоко? Сахар?

Она придвинула к Таппенс тарелку с сэндвичами, и та отдала им должное.

— Вы знаете, в деревне очень большое значение имеют соседи — чтобы они были приятными людьми, с которыми у вас есть что-то общее… Вы бывали в наших краях прежде?

— Нет, — ответила Таппенс. — Никогда. Знаете, мы смотрели множество домов — их описания нам присылали агенты по недвижимости. Естественно, что большинство из этих описаний очень часто нас просто пугало. Один из них, например, был изображен как «полный очарования прошлых веков»…

— Знаю, — согласилась миссис Гриффин. — Все знаю. «Очарование прошлого» обычно означает, что дому нужна новая крыша и стоит он в очень влажном месте. А вот что такое «тщательно модернизирован», известно, я думаю, всем — масса всякой современной ерунды, которая никому не нужна, и отвратительный вид из окон действительно уродливого дома. Однако «Лавры» просто очаровательны. Хотя, я полагаю, вам пришлось повозиться с домом… Но такова судьба всех новых хозяев.

— Мне показалось, что в доме жила масса разных людей, — заметила Таппенс.

— Вы правы. В наши дни никто долго не сидит на одном месте, не так ли? В нем жили Катбертсоны, Редленды, а до них — Сеймуры. А после них — Джонсы.

— Нам не совсем понятно, почему дом назвали «Лавры».

— Знаете, в свое время это было довольно популярное название для домов. А если обратиться к совсем давним временам, к временам Паркинсонов, то там действительно были лавры. Наверное, они росли вдоль подъездной аллеи, и среди них водились даже серебристые. Мне самой серебристые лавры никогда не нравились.

— Мне тоже, — согласилась Таппенс. — Здесь я с вами полностью согласна. Создается впечатление, что в этом доме проживало множество Паркинсонов, — добавила она.

— О да. Мне кажется, что они жили в этом доме дольше всех остальных.

— Никто ничего не может мне о них рассказать.

— Понимаете, милочка, все это было очень давно. А после… после, как бы это сказать… после произошедшего у них остался сильный осадок, и неудивительно, что они решили продать дом.