Артур Дойль - Собрание сочинений - В 12 т. Т. 3 - Собака Баскервилей

«Совершенно верно, — подтвердил он мои слова. — Кстати, по случайному совпадению, всего за неделю до этого он интересовался моими делами. Вам я этого делать не советую. Многие потом жалеют, что вовремя меня не послушали. В последний раз предупреждаю вас, мистер Холмс, оставьте меня в покое. Прощайте!»

— Вот так, Уотсон. Теперь вы в курсе событий.

— М-да, опасный тип.

— Очень опасный. Он, конечно, прихвастнул немного, но у меня есть основания полагать, что к его словам стоит прислушаться.

— А нужно ли вам вообще вмешиваться? Пусть бы женился себе на этой девице.

— Прежде всего, он уже преступник и должен быть наказан за убийство своей последней жены. Кроме того, вы забываете о нашем клиенте, Уотсон. Нет-нет, об этом не может быть и речи. Допивайте-ка свой кофе и поедем ко мне. Думаю, Шинуэлл осчастливит нас своим появлением.

Нас и правда ждал Джонсон, огромный, неуклюжий, краснолицый человек с явными признаками цинги. Во всей его непривлекательной внешности только живые черные глаза свидетельствовали о чрезвычайно хитром и коварном уме. Погружение в родную стихию прошло, очевидно, небезрезультатно, потому что рядом с ним сидела стройная молодая особа с огненно-рыжей шевелюрой. Лицо женщины, бледное и задумчивое, совсем еще юное, словно проказой, было отмечено печатью греха и страданий, которые, по всей видимости, неотступно преследовали ее в этой нелегкой жизни.

— К вашим услугам — мисс Китти Уинтер, — представил незнакомку Шинуэлл Джонсон, махнув при этом в ее сторону своей толстенной, как оглобля, ручищей. — Она знает… Да она и сама вам все расскажет. И часа не прошло после нашего разговора, мистер Холмс, как я ее отыскал.

— Меня нетрудно найти, — добавила женщина, — а Толстому Шинуэллу, черт возьми, тем более. Он и подумать не успеет, а я уже тут как тут: ведь проживаю я по тому же адресу. Мы с тобой старые приятели, правда, Толстяк? Ну ладно, о деле. Говорят, мистер Холмс, вас интересует человек, который заслужил преисподнюю больше нашего. Неужели в этом мире есть еще справедливость!

— Я вижу, вы хотите нам помочь, мисс Уинтер, — улыбнулся Холмс.

— Если уж вы и впрямь собрались наградить его по заслугам, я с вами до гробовой доски, — с готовностью ответила наша гостья. При этом ее бледное лицо и горящие глаза озарились такой лютой ненавистью, на какую способна только женщина, да и то не всякая. — О моем прошлом говорить нечего, мистер Холмс. Скажу только: в том, что со мною стало, виноват Адельберт Грюнер. О, если бы я могла ему отомстить! — в ярости сжались ее кулаки. — Если бы мне удалось спихнуть его самого в ту грязную яму, где по его милости оказалось столько людей!

— Вам известно, в чем дело?

— Толстый Шинуэлл рассказал мне в двух словах. Итак, у него на примете есть еще одна дурочка, и на этот раз он собрался жениться. А вы хотите этому помешать. Ну ладно, но разве и без моей помощи вы не можете ей втолковать, что такой негодяй — не пара порядочной девушке?

— Да она просто рассудок потеряла. Любовь совершенно вскружила ей голову. Что ей только о нем не рассказывали — все напрасно!

— И про убийство?

— И про убийство.

— Вот это характер!

— Она считает, его хотят оклеветать.

— Неужели у вас нет доказательств, чтобы убедить наконец эту глупую девчонку?

— Вы поможете нам их отыскать?

— А сама я разве не доказательство? Да если бы я встретилась с ней и рассказала, как он…

— И вы бы пошли на это?

— Я-то? Еще бы!

— Хорошо, попробовать, может, и стоит. Но учтите, он ведь выложил ей почти все про свои грехи и, что самое интересное, был прощен, так что она едва ли пожелает возвращаться к этой теме.

— Он не мог рассказать ей все до конца, — возразила мисс Уинтер. — Кроме того убийства были и другие. Бывало, говорит-говорит он о ком-нибудь этаким сладким голосом, а потом вдруг взглянет пристально и скажет: «А через месяц он умер». И не подумайте, что он хвастался. Правда, тогда я не обращала на его слова никакого внимания, потому что сама была по уши в него влюблена. Как теперь этой вашей глупышке, мне и дела не было до того, что он там творил. Только однажды я была действительно потрясена. Клянусь богом, не умей он все так гладко объяснять и успокаивать, я ушла бы от него в ту же самую ночь.

Как сейчас помню его руки, унизанные золотом, а в них записная книжка в коричневом кожаном переплете с застежкой. Думаю, он тогда был изрядно навеселе, иначе вряд ли решился бы ее показать.

— Так что же произошло?