Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 39. По тонкому льду

— Возьмете что?

— Десять тысяч.

— Может, подождем, пока вы не почувствуете себя лучше? — предложил я.

— Нет-нет. Я хочу уехать. Я хочу уехать прямо сейчас. Я вызову карету «Скорой помощи», меня отвезут в аэропорт и посадят в самолет. Вы и глазом не моргнете, как я окажусь в Денвере.

— Сначала подпишите отказ.

— Ну да… ну да… Десять тысяч за так не дают. Бумаги у вас при себе?

— Бумаги у меня при себе, — отозвался я. — И в них черным по белому написано, что за десять тысяч долларов вы передаете Национальному резервному банку, выступающему в качестве вашего доверенного лица, все свои претензии какого бы то ни было вида, характера и описания, предъявляемые к любому лицу или лицам, известным, а равно неизвестным, которые могли бы причинить вам любые физические увечия в течение минувшего года, в частности, к любым лицам, которые каким-либо образом причастны к тому автомобильному происшествию. Вместе с тем особо отмечается, что вы передаете третьему лицу все права на возмещение всяческих убытков по той или иной причине, которые могут возникнуть в отношении отдельного лица или группы лиц в соответствии с гражданским правовым деликтом.

— Что такое деликт?

— Гражданское правонарушение, — объяснил я. — Обычно сопровождается актом насилия или нарушением прав личности.

— Вы даете мне десять тысяч долларов и авторучку. Я подписываю документ. Дональд, пожалуйста, приподнимите меня.

Я передал ей вожделенную бумагу, и она приготовилась ее подписать.

— Сначала прочтите, — сказал я.

— Мне не до чтения.

— Хорошо. Тогда я зайду вечером, когда вы почувствуете себя лучше.

— Нет-нет! Я смогу прочесть, если это нужно. Я собираюсь сегодня же вечером быть в Денвере.

Женщина принялась с трудом читать, водя пальцем по строчкам и двигая губами. Она повторяла про себя каждое слово.

Закончив, миссис Честер сказала:

— Давайте деньги!

Я передал ей десять тысяч долларов, и она скрупулезно пересчитала купюры.

— Так, — сказала она. — Дело сделано. Молодой человек, перенесите, пожалуйста, телефон ближе к кровати. Я собираюсь вызвать «скорую» и отправиться в аэропорт. И еще надо заказать билеты на самолет.

— Вы считаете, что сумеете просидеть весь путь до Денвера? — усомнился я.

— Постараюсь. У них в салоне очень хорошие мягкие кресла, и я уверена, что стюардессы позволят мне раздвинуть свое, если самолет не забит до отказа. За меня можете не беспокоиться. Вы не представляете, как внимательно люди относятся к тем, кто находится в преклонном возрасте и малоподвижен… Прошу вас, подайте мне телефон.

— Вы не хотите, чтобы я позвонил на станцию «Скорой помощи»?

— Нет. Я позвоню, когда эти таблетки начнут действовать. После них я часов пять-шесть не чувствую сильной боли. Доктор советовал не увлекаться ими, чтобы организм не привык. Но можете не сомневаться, молодой человек, что я намерена пользоваться ими в течение всего полета до Денвера.

Я поставил аппарат рядом с кроватью и спросил:

— Могу ли я еще что-то для вас сделать?

— Нет, — ответила она.

В машине я положил подписанный документ в конверт и отправился на почту, где на конверте написал адрес нашего с Бертой офиса, наклеил марку и бросил его в почтовый ящик.

Затем я взял бланк телеграммы и направил ее клиенту в Денвер:

«Полный ажур тчк Дональд Лэм».

Когда на следующее утро я пришел на работу, все вокруг сигналило «Опасность!». Так, девушка внизу, приветствуя меня, подняла ладонь вверх. На столе, где обычно скапливалась поступавшая почта, стояли два лотка: один, помеченный «Б. Кул», другой с моей фамилией. В моем лотке лежало несколько писем, придавленных красным пресс-папье, — верный признак надвигающейся беды, о которой давала! мне знать верная Элси Бранд.

Эти условные знаки давали мне шанс как-то подготовиться ко встрече с неприятностями. Обычно они означали, что в офисе меня поджидает некий громила, готовый набить мне морду, если я не перестану заниматься очередным расследованием.

Набрав в грудь побольше воздуха, я открыл дверь своего кабинета и вошел.

Там сидел сержант Фрэнк Селлерс, и по его лицу я понял, что мне несдобровать.

Селлерс был здоровенным детиной, громогласным, с тяжелыми кулаками, к тому же он был глубоко предан своему делу. Он был не слишком разговорчив и не доверял людям, которые много болтают.

Селлерс был человеком действия. Ему все время нужно было что-нибудь делать.