Николай Свечин - Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко [СИ litres]

Не без колебания согласился я на предложение лейтенанта. С одной стороны, 500 лир по тем бедственным временам представляли для меня заманчивую сумму, с другой – примитивность моего розыскного аппарата, чуждые мне условия быта, малое знакомство с народом не подавали большой надежды на успех. Но, в конце концов, понадеясь на свою счастливую звезду и рассчитывая, так сказать, на интернациональность преступной психологии, я изъявил своё согласие и взялся за дело. Для этого я распылил своих агентов по всему городу, и через неделю примерно им удалось приметить двух турок, не раз сплавлявших то в ресторанах, то в магазинах при расчёте поддельные пятидесятилирные бумажки. Установив наблюдение за ними, удалось выяснить, что турки эти часто посещают небольшое грязненькое кафе на улице Диван-Иойла близ мечети, где похоронен султан Абдул-Гамид. Там они встречались с красивым высоким турком, одетым по-европейски, но в феске и почему-то в высоких лакированных русских сапогах. Выяснилось, что встречи эти происходят довольно странным образом: турок быстро подходит к столику, занятому одним из выслеживаемых нами сбытчиков, спешно бросает ему на стол какой-то свёрток, сбытчик ещё скорее прячет его в карман, затем высокий турок, не обменявшись со своим сообщником ни одним словом, не оглядываясь, выходит из кафе, а его, по-видимому, сообщник, выпив медленно чашку кофе, минут через 10-15 следует его примеру. После таких свиданий деятельность сбытчиков каждый раз усиливалась.

Конечно, моё внимание было сосредоточено на высоком турке. Я приставил к нему лучших своих агентов Леонова и Зайцева, которые выяснили, что турок мой встречается ещё с какими-то тремя подозрительными черкесами, назначая им свидания в самых укромных уголках Стамбула.

Между тем, он ведёт чрезвычайно рассеянный и широкий образ жизни, швыряет деньги направо и налево и, по-видимому, ни в чём себе не отказывает. После долгой слежки удалось установить его местожительство за городом, в Кадыкёй [125] Район Стамбула, расположенный в азиатской его части на северном берегу Мраморного моря. А.Ф. Кошко именует его на английский манер «Кади Кей», составители заменили его в тексте на общепринятый. по улице Джебеджи-баши. Это было сопряжено с немалыми перипетиями. Помню тревогу, которой я был охвачен, когда двое моих агентов, всё те же Леонов и Зайцев, исчезли бесследно и пропадали целые сутки. Люди, пришедшие им на смену, не застали их в заранее условленном месте. Я успокоился лишь на следующее утро, когда Леонов и Зайцев, живые и невредимые, предстали передо мной. Леонов рассказал мне следующее:

– С раннего утра следили мы за нашим высоким турком, который проявил почему-то в этот день особенно лихорадочную деятельность, носясь по всему городу. Переведался он с множеством людей, передал обоим сбытчикам по пакету и долго совещался со своими тремя черкесами. Не желая для пользы дела ни на минуту упускать его из вида, мы не имели возможности явиться к месту смены. Поздним вечером мы сели за ним на пароход и добрались до Кадыкёй, где, выйдя на берег, он направился в улицу Джебеджи-баши и вошёл в довольно большой чисто турецкой постройки богатый дом. Прождав час-другой и видя, что турок не выходит, тогда как ночь давно уже наступила, мы решили было прервать нашу слежку до утра и вернуться, тем более что усталость сильно сказывалась, но в последнею минуту мне захотелось попытаться добиться более точных сведений. Оставив Зайцева невдалеке, я обогнул дом, влез на почти вплотную к дому прилегавшее дерево и с него перемахнул на крышу. Я по опыту уже знал своеобразность турецких построек, а потому не без основания надеялся обнаружить где-нибудь на крыше щель, которая позволила бы мне заглянуть вовнутрь помещения, тем более что яркий свет лился из окон во двор. Найдя подходящее отверстие и распластавшись на животе, я прильнул к нему глазом.

Тут мне представилась картина в чисто восточном духе, и мне вспомнились вдруг коробки турецкого табаку, продававшиеся у нас в России, где на крышках изображались турки в пёстрых шёлковых шальварах, красных, загнутых кверху сафьяновых туфлях, в разноцветных чалмах, с длинными трубками, усыпанными бирюзой и янтарями. Нечто подобное увидел я и здесь: довольно большая, устланная восточными коврами комната, вдоль стен – широкие оттоманки, и на одной из них, скрестив ноги по-турецки, в ярком халате сидел наш турок с длиннейшей до полу трубкой; у ног его лежала молодая полуобнажённая женщина и костяной палочкой пошевеливала золу его трубки. Справа и слева от него на оттоманке восседали ещё две восточные красавицы. Очевидно, наш турок благодушествовал в своём собственном гареме. Вдруг он хлопнул в ладоши. Сидевшая слева от него женщина быстро вытащила из шальвар какой-то инструмент, похожий на нашу флейту, и, приложив его к губам, начала издавать невероятно унылые и однообразные звуки. Лежавшая у его ног баядерка не спеша встала, вышла на середину комнаты и лениво начала танец живота. Редкому европейцу выпадало на долю созерцать это восточное времяпрепровождение, так сказать, в подлиннике. А потому я, забыв о времени и месте, не отрываясь, глядел на это зрелище, как вдруг кто-то сильно ударил меня по затылку, чье-то тело тяжело навалилось на меня, и в один миг мои руки оказались скрученными за спиной. Я с ужасом узрел здоровеннейшего турка самого свирепого вида. Он, ни слова не говоря, схватил меня за шиворот, поднял на воздух и, подойдя к краю крыши, свесил меня вниз и разжал руки. Я слетел и упал во двор на ноги, к счастью, было не особенно высоко. Турок нагнал меня, сгрёб меня в охапку и, притащив в дом, бросил на пол в какой-то тёмной комнате. Связав мне ноги, он удалился. Меня охватил ужас. Что будет теперь со мной? Как спастись? Я остановился, наконец, на решении изобразить из себя голодного иностранца, тайно пробравшегося в дом в чаянии куска хлеба.