Найо Марш - Последний рубеж. Роковая ошибка

– Не припомню, чтобы в моей практике, да и в вашей тоже, мистер Аллейн, было подобное. Случай уникальный. Если бы это не касалось лично вас, возможно, вы бы углядели в нем некий пикантный момент.

– Какой же, Фокс?

– Вы сказали, что не знаете, какую линию поведения избрать?

– Именно.

– Тогда, при всем моем уважении, думаю, стоит позволить ему поступать так, как он хочет. Пусть останется и действует строго по вашим инструкциям.

– Здесь?

– Здесь.

– А если Феррант вернется? Или Джонс?

– Будет интересно взглянуть на их реакцию.

– Помня о том, что именно пытался сделать Феррант? Или Джонс?

– Ну да. Возможно, Феррант по-прежнему ждет, когда всплывет тело – уж простите, мистер Аллейн, что я так говорю. Думает, что оно застряло под пирсом. Если, конечно, тот матрос с парома не проболтался.

– Паром отплывает в Сен-Пьер только через несколько дней. А Рики взял с матроса обещание, что он будет молчать.

– Допустим, – сказал Фокс. – Но всем известно, что алкоголь развязывает язык.

– Да, как бы то ни было, велика вероятность, что Феррант позвонил жене и узнал, что Рики вернулся целым и невредимым. Кстати, интересно, это у него привычка такая, посылать жене открытки без текста?

– Сообщает, где он?

Сержант Планк вернулся с тарелкой огромных сэндвичей с сыром и солеными огурцами и большой кружкой пива.

– Уже почти три часа, – пояснил он. – Хозяюшка моя говорит, вы, наверное, ужас как проголодались, мистер Аллейн.

– Ваша хозяюшка, сержант Планк, – сказал Аллейн, – просто сокровище, так ей и передайте вместе с нашей благодарностью.

Рики пообедал в одиночестве и теперь не мог ни на чем сосредоточиться. Утро выдалось чрезвычайно волнительное – воспоминания о том, как сминается под пальцами блуза Джулии, о ее теплом теле, аромате и гладкой коже щеки казались одновременно и восхитительно явственными, и какими-то нереальными. Гораздо более реальным было то, с какой легкостью она его отвергла.

«Играючи пресекла мое сумасбродное поведение, – думал Рики. – Наверняка она мастерица отшивать восторженных юнцов».

Он впервые остро ощутил их разницу в возрасте и задался неприятным вопросом: а сколько же, собственно, лет Джулии?

Фоном к этим мыслям шли другие, не менее тревожные – о предложении отца уехать из Коува. Этот вариант казался Рики абсолютно неприемлемым, и он с грустью думал о том, как бы им не поссориться.

Занимало его и расследуемое дело: довольно запутанное, с постоянно смещающимися акцентами, противоречиями и непонятным мотивом преступления.

Работать не хотелось. Гавань блестела под полуденным солнцем; где-то далеко, за мысом, нес свои бледно-голубые воды Ла-Манш. Рики решил прогуляться и первым делом поглядел на себя в зеркало в надежде, что лицо выглядит чуть менее карикатурно, чем раньше. К счастью, «лукавый» прищур исчез, хотя синяк еще напоминал по цвету перезрелую сливу.

Со времени возвращения Рики не покидало чувство, что миссис Феррант если не следит за ним, то приглядывает. Вот и сейчас, стоило ему покинуть дом, как в окне гостиной колыхнулись занавески. Это было крайне неприятно.

Он зашел в магазинчик мистера Мерсера, чтобы заменить утерянные сандалии новой парой. Мистер Мерсер, который также выполнял функции почтмейстера, находился в маленьком кабинете, отведенном для нужд почтовой службы Ее Величества. Увидев Рики, он поспешил в магазин, неся в руках письмо и открытку.

– Доброе утро, сэр, – приветливо поздоровался мистер Мерсер, бросив крайне удивленный взгляд на фингал. – Чем могу вам помочь? И нельзя ли воспользоваться вашей добротой? Сегодня почта немного задержалась, мальчик-посыльный только ушел ее разносить. Если не сложно, будьте так любезны, захватите с собой вот это. Премного обязан.

Письмо было от матери Рики, а открытка, как он мельком заметил, – из Сен-Пьера с видом той самой пристани. Адресат – миссис Феррант.

Выйдя на улицу, Рики осмотрел открытку. Снова подпись Ферранта и никакого текста. Молодой человек вернулся к дому и засунул открытку и купленные сандалии в почтовый ящик. Письмо от матери он положил в карман и быстрым шагом направился по набережной к «Треске и бутылке», но заходить в паб не стал.

Вот и улочка, по которой он шел той темной ночью из конуры Сида – как же это было давно! Название, намалеванное краской на кривом потрепанном указателе, гласило: «Рыбачья лестница».

«Я не я буду, если не поразведаю тут немного», – подумал Рики.