Борис Акунин - Просто Маса

— А нужно забирать полмира? — спросил Маса.

— Нужно забирать всё, что можно забрать, и кое-что из того, что нельзя. Таков закон целеустремленной жизни — как у человека, так и у государства.

Сейчас заведет речь про то, что прежде всего нужно забрать Китай, для этого следует начать с Маньчжурии, а ключ к Маньчжурии — русский атаман, предположил Маса.

Но ошибся. Мысль сенсея двигалась какими-то своими зигзагами.

— А ты целеустремленный человек, сын Тацумасы?

— Когда у меня есть цель, я к ней устремляюсь. Ничто не может меня остановить.

Сенсей печально покивал.

— Да, это видно. А к какой цели ты устремлен сейчас?

Поколебавшись, Маса ответил:

— У меня их три. Про две первые говорить не буду, а про третью скажу. Потому что, возможно, вы сумеете мне помочь.

Первая цель была растопить сердце кицунэ. Вторая — обокрасть атамана — являлась средством для достижения первой. Про обе старцу знать было ни к чему.

— Я хочу узнать правду о своих покойных родителях. Раз вам известно про мою татуировку, может быть, вы были с ними знакомы?

— Нет. Я только слышал про Тацумасу. Кто ж про него тогда не слышал? Ах, это было так давно, столько всего с тех пор произошло, — вздохнул Курано. — Все умерли, остался один я... Раньше я думал, что глубокая старость — это дряхлость, болезни. А это одиночество. Когда тебе почти девяносто, ты живешь в мире чужих, глупых, докучливых людей. И прошлое — как зимняя тропа, засыпанная снегом. Оно невидимо, невосстановимо и лишено значения, потому что вернуться назад нельзя. Путник, желающий не сбиться с дороги, должен смотреть только вперед. И не оглядываться.

— Мое ремесло — находить цепочку следов, даже если они спрятаны под глубоким снегом. Я хочу знать правду про своих родителей. И я ее узнаю. Потому что я очень хороший сыщик.

— Я стал советником Тадаки Первого уже после того, как он убил твоих родителей. Это был неумный поступок, из-за которого клан потерял лицо, а сам оябун подорвал свою репутацию. В конце концов из-за этого он и сгинул. Воссоздать клан мне удалось только при Тадаки Втором.

Старое лицо осветилось слабой улыбкой — старик вспоминал былые свершения.

— Что ж, — поклонился Маса, — буду искать сам.

— Конечно. Если ты чувствуешь, что это твой сыновний долг, — рассеянно прошелестел сенсей, все еще улыбаясь. — ...Я запамятовал. Зачем ты ко мне пожаловал?

Все-таки ум у него был хоть и острый, но немного уплывал.

— Ах да. Русские. Во времена моей юности их называли «рококудзины», «люди Страны Дураков». Дураки всегда считают всех дураками, а мы тогда были совсем дураки... Смотрите, чтобы русский сёгун вас, умников, не облапошил, — пробормотал старец, роняя подбородок на грудь.

Маса тихо поднялся, вышел к ожидавшему в соседней комнате Сандаймэ.

— Уснул.

— Мой автомобиль отвезет вас к господину майору, а я останусь, — шепнул Тадаки. — Буду ждать, когда сенсей проснется. Не могу уехать, не попрощавшись. Это слишком невежливо.

Третий большой человек, пожалуй, произвел на Масу самое сильное впечатление. Вроде бы сказал про Семёнова одну-единственную фразу, а попал в самую точку. Хитрющий казак кого хочешь объегорит, на козе объедет. Китайцы про таких говорят «перекукарекает петуха, перелает собаку».

И еще взмечталось: вот бы тоже удалиться от всех в такую славную обитель, и чтобы глухонемая стража никого без разрешения не пускала. Сидеть на энгаве, любоваться садом. Такой и должна быть старость.

Но уединение Масе не светило. Сейчас придется точить лясы с небольшим (но тоже никуда от него не денешься) человеком майором Бабой, от него ехать к крупному человеку атаману Семёнову. И всем врать, всех обманывать.

Тяжелая участь — влюбиться в кицунэ и быть у нее на посылках!

Голос у гейши был противный, пела она фальшиво, по струнам сямисэна брякала невпопад. Но от плохой музыки терзался один Маса.

Со стороны речная прогулка выглядела обычным туристическим аттракционом. В кабине, за приоткрытой бумажной перегородкой, сидят двое клиентов, сбоку почтительный гид, на корме лодочник с длинным веслом, на носу гейша. Однако единственным слушателем-японцем тут был Маса. Атаман с послом в японском пении ничего не смыслили и вообще были слишком увлечены беседой, а гребца изображал бурят Михайлов. Таково было одно из условий: лодочника обеспечит белая сторона, гейшу — красная. Певунья (чтоб ей в воду свалиться!) на самом деле была «свой товарищ», член подпольной ячейки, представительница угнетенного женского пролетариата и бывшая жертва половой эксплуатации из веселого квартала. Поэтому музыкальное сопровождение было паршивым, а лодка плыла криво.