Дмитрий Безуглый - Девонширский Дьявол

Где-то вдали, словно светлячки, замелькали едва различимые огоньки факелов. Ищут Абрамсон, догадался Хамиш. Его лицо при этой мысли оставалось бесстрастным. Судьба девушки совершенно не интересовала его. Она была ему чужая. Ведь он даже никогда не видел ее. Вероятно, она уже мертва. Норберт все еще верил в успех поисков, а он – нет. Если ее не обнаружили за двое суток, тогда живой эту девицу не найдут. Куда важнее обратить внимание на поиски убийцы. Вот кого необходимо изловить. И тогда в Уокерли вновь будет спокойно. Огоньки хаотично мелькали, и старик наблюдал за ними, ибо больше смотреть было не на что – кромешная тьма вокруг. И тишина. В ногах появилась дрожь. Он устал стоять. Придвинул стул ближе и сел, опираясь обеими руками на трость.

Утром состоятся похороны Элеонор Тоу. К слову, ее он тоже не знал. Зато был хорошо знаком с ее родителями. Особенно с матерью девушки. Но это было давно. Хамиш рекомендовал Норберту не ходить на церемонию отпевания, однако тот его не послушал. Считал, что его присутствие и короткая речь подействуют успокаивающе на людей, которые сегодня испытывают страх и гнев одновременно. Глупец. Он боится бесконтрольной толпы. И думает, что если скажет умные и проникновенные слова, то все тут же перестанут чувствовать ярость по отношению к тому чудовищу, которое сотворило это с девушкой. Да он не понимает, что когда люди вместе, в одной куче, то они сразу перестают быть людьми и превращаются в животных. В стаю. А стая всегда руководствуется инстинктами, первый из которых – выживание.

И желая выжить, они теряют разум и дают волю своему гневу, устраняя его первопричину на своем пути. И нет такого слова, которое в состоянии будет обуздать толпу в ее кровожадном желании поскорее покончить со всем этим. Норберт где-то соглашался с отцом, но все же проявлял упрямство, считая, что обязан пробовать все методы, дабы не допустить разгула беспорядков в Уокерли. Тем более, накануне приезда главного констебля графства с инспекцией.

Вот так, сидя на стуле перед окном и глядя в ночную темноту, Хамиш Эддингтон плавно переключался от размышлений к дремоте, в которую периодично впадал, сам того не замечая. Просто его веки медленно опускались на глаза, мысль терялась, и он ненадолго погружался в кратковременный сон, но потом вновь открывал их, и ему казалось, что бодрствует он постоянно. Внезапный новый шум за окном заставил Хамиша прислушаться – цокот копыт, чей-то громкий голос, но ни слов, ни кому он принадлежал, старый Эддингтон разобрать не смог. К нему через некоторое мгновение добавились еще голоса, тональность их была возбужденной, слышались храп лошадей и стук двери. Затем этот шум перебрался в дом. Он отчетливо слышал теперь голос Норберта за своими дверьми, доносившийся, по всей видимости, из прихожей, а также топот ног, бегущих по деревянной лестнице. А затем женский крик. Это была Розелин. Он узнал ее без всяких сомнений. Что здесь происходит?

Хамиш Фредерик поднялся на ноги и, опираясь на трость, направился к выходу из комнаты. Открыл дверь. Звуки суматохи стали сильнее, и с каждым шагом, который по длинному коридору приближал его к гостиной, они становились все зловещей в той догадке, что осенила старика.

– Вы послали за доктором Янгом?! – это воскликнул Норберт, и его голос впервые за долгое время источал страх.

– Да, милорд! – ответил дворецкий Майрон Фрипп.

– Ну где же Берта? Берта!

– Сию минуту! Я сам подгоню ее!

Из гостиной прямо навстречу Хамишу буквально бежал, что было до удивления неестественным, дворецкий. Весь его внешний вид говорил о сильном волнении.

– Майрон? – прохрипел старик. – Что, черт возьми, происходит?

– Беда, милорд! Простите!

И он, не останавливаясь, метнулся за угол, в сторону помещения для прислуги. От такой наглой бесцеремонности Хамиш даже задышал чаще, а давление подскочило к голове. Непозволительно так вести себя!

Женские всхлипывания доносились из-за открытой двери.

– Розелин, прошу тебя, возьми себя в руки! – произнес Норберт.

– Я… я сделал все, что мог, тетя.

Старик Эддингтон скривился от презрения, услышав эти слова. Их обладатель, кроме аллергии и отвращения, не вызывал у него никаких иных чувств. Хамиш переступил порог гостиной, которую ярко освещали газовые фонари, зажженные все до единого. И когда он увидел, что послужило причиной столь бурного пробуждения «Эддингтон Холла», то сердце готово было остановиться в тощей груди. Его рот приоткрылся, морщинистое лицо с пожухлой от старости кожей сильно побледнело, а левая рука, что свободно висела вдоль тела, задрожала.