Юлия Андреева - Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский

– До-си-фея… – произнес по слогам Разумовский, покатал имя на языке и остался доволен его вкусом. – А как ее будут звать на самом деле?

– Много имен и много дорог, – старик вдруг сник, точно внезапно потерял всякий интерес к разговору. – Устал я, барин. Измотался совсем. Может, в другой раз как-нибудь?..

ЯВИВШИСЬ НА СЛУЖБУ засветло, Шешковский застал Ушакова в пыточной. Вольготно развалившийся в покойном старом кресле, Андрей Иванович с таким видом попивал чай с медом, словно не уходил из крепости вовсе, наблюдая, как уставшие после первичной обработки Синявского экзекуторы, ввиду срочности дела, должно быть, ночью работали, обольют его колодезной водицей и заново подвесят за связанные за спиной руки. Вопреки правилу лишь лиц дворянского сословия во время допроса с пристрастием не оголять, дабы не было ущемления гордости, на разночинце Синявском была рубаха, в которой его привезли. Правда, после того, как Антон вкусил батогов, из белой она частично превратилась в красную. Ну да кто же виноват, что, отлично зная, что его ждет, бывший следственных дел мастер вдруг позволит палачу себя уговаривать? Вроде бы опытный человек, бывалый, знал, что милостивца Ушакова на кривой козе не объедешь, мог бы без лишних мучений ответить на заданные вопросы. Так что сам виноват, знал, на что шел.

Степан пристроился на табурете подле кресла начальника, не ведая, для чего его пригласили. Собственно, изначально надежду питал, что добрейший Андрей Иванович кликнул его по старой памяти протокол вести, все ведь в канцелярии знают, как шустро он за арестантом записывает и, главное, как верно, комар носу не подточит. Но за отдельными конторками уже трудились два писаря. Неужели экзекуторам помогать?! Антоху пытать?! Шешковский украдкой покосился на Ушакова, м-да… с него станется. Не человек – вурдалак презлющий. В Преображенском приказе вот уж сколько лет легенда ходит, отчего у Шувалова щека дергается. Пришел-то он на службу нормальным, а вот теперь смотреть тошно. Все через него, через Ушакова, заметил, что новый ученик во время экзекуций отворачивается, и заставил смотреть и каждое движение тщательно протоколировать, а потом и самого поставил людям пальцы ломать. Клин клином, так сказать. Вот с того дня Шувалов и задергал лицом. Думали, недельку-другую понедужит, да и поправится, – какое там.

– Очухался, любезный?! – Ушаков отхлебнул чая, насмешливо глядя на подследственного. – Говорить будем или… у меня ведь, друг любезный, если что, время есть, и я вполне могу провести его с тобой, занимаясь любимым делом. – Он подмигнул Степану, так что того холодом пробило, а на лбу выступили крупные капли пота.

– А что говорить-то? Я уже сообщил, что ни в чем не виноват. Я расследовал дело об исчезновении фрейлины, обо всем докладывался. Ваше Сиятельство, Андрей Иванович, вы же меня сколько лет уже знаете. Что же до Софьи Шакловитой, так это же когда было? Лет-лет и памяти нет.

– А вот тебе сейчас Кузьма памяти-то прибавит! Говори, сучий потрох, где твоя полюбовница Шакловитая? Куда дели золотой пояс Айдархан? Думаешь, я не знаю, что ты сообщил Софье Егоровне, как Шкурин с Чоглоковой нашли жемчуга, что она пришила на бурятское платье? На момент обнаружения она ведь уже была в столице? Я правильно понял? А когда вы сообразили, что жемчуга вам не достать, решили заполучить драгоценный пояс Айдархан. Говори, мерзавец! Чоглокова сама послала к тебе Айдархан, а ты вместо того, чтобы запереть девочку, как тебе было велено, похитил ее и убил! Рассказывай все как есть.

В пыточной повисла пауза. Ушаков буравил гневным взором готового сломаться Синявского, пока тот не склонил голову.

– Ты, Антоха, думаешь, что совершаешь благородный поступок, любимую выгораживаешь, в рыцарей играешь. Первый раз, ты сюда пришел, тебе лет тринадцать было, не больше. Одну кашу хлебаем, одно дело делаем? Как сам считаешь, сколько ударов кнутом выдержишь? А ведь Кузьма может усердие явить, тебе все пальцы по одному переломает, за ребро да на крюк повесит. Долго ли продержишься? Айдархан была любимой комнатной девушкой Разумовского, государыня ее с малолетства растила. Да неужели ради наших кормильцев мы с тебя побрезгуем с живого кожу содрать? – Он вздохнул. – Ты думаешь, если вытерпишь пытку, мне придется тебя отпустить? Смертная казнь отменена, и ты все равно останешься жить. Я понимаю, ты делаешь это ради Софьи Егоровны, потому как считаешь, что она тебя любит и никогда не бросит. – Ушаков поднялся и, подойдя к готовому заплакать Синявскому, положил ему руку на голову. – Ну да только это ведь все горячечный бред, вся эта любовь. И Шакловитая предаст тебя, бросит увечного и больного, а ты один без нее будешь на сибирских просторах горе мыкать.