Юлия Андреева - Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский

На сороковой день после родов ей впервые позволили взглянуть на сына, после чего унесли младенца прочь. Через два дня после этого события Шешковский наконец-то сумел увидеть цесаревну, так как, согласно правилу, по прошествии шести недель после родов молодая мать традиционно принимала заслуженные поздравления. Для этого случая Екатерину уложили в роскошную постель, застланную розовым, вышитым серебром покрывалом. Подходящие к кровати один за другим придворные ненадолго припадали к протянутой им ручке, после чего произносили несколько слов поздравлений и уходили, уступая место следующим. Среди допущенных к ручке оказался и Шешковский. Но он так и не сумел произнести хотя бы пару слов, едва его серые глаза столкнулись с карими глазами Екатерины, он уже не мог сдерживать слез. Так прекрасна и одновременно с тем так далека была принцесса Фредерика, чей благородный рыцарь совсем недавно покинул ее, повинуясь долгу чести. А дракон, дракон продолжал лежать у ее ног, счастливый уже тем, что его не прогоняли.

Из Летнего дворца двор был переведен в Зимний. В распоряжении Екатерины Алексеевны оказались две комнаты: очень холодная спальня, окна которой выходили с двух сторон на восток и на север, и вторая, крохотная и узенькая, но зато с камином и удобной софой. Валяясь целый день в полном одиночестве, цесаревна изучала «Историю Германии» и «Всеобщую историю» Вольтера, откуда перешла на «Дух законов» Монтескье и «Анналы» Тацита. Ссылаясь на мнимую болезнь, она заставила себя появиться только на торжественном богослужении на Рождество, после чего действительно свалилась с лихорадкой.

К концу Масленой ненадолго вернулся из Швеции Салтыков, но спустя несколько недель его услали в Гамбург, где он теперь исполнял роль посланника. Это «ненадолго» чуть не довело Шешковского до полного помешательства. При Русском дворе все делалось неспешно, стало быть, Салтыков вполне может пробездельничать в Петербурге и месяц, и полгода, а за это время он неминуемо снова сошелся с нетерпеливо ожидающей его Екатериной.

Узнав через Владиславову, что цесаревна назначила ему время свидания, князь должен был появиться в компании Льва Нарышкина на вечернем приеме у Шуваловых, откуда затем прошмыгнуть к Владиславовой и далее уже в спальню к Екатерине. Поняв, что не в силах помешать этому свиданию, иначе как приказав убить докучливого любовничка, Шешковский обратился за помощью к Роману Воронцову, и тот увлек Сергея Васильевича в ложу франкмасонов, после чего поил до самого утра.

Согласно отчету прослушки, Екатерина Алексеевна не ложилась до трех утра, то и дело вызывая к себе камер-фрау Владиславову и обсуждая с ней, куда мог подеваться князь.

На следующий день Екатерина написала Сергею Васильевичу письмо, список с которого теперь лежал на столе у Шешковского. Она упрекала его сиятельство за ветреность и неверность клятвам. В результате свидание все-таки состоялось, но теперь уже было понятно, что звезда Салтыкова начала стремительно закатываться. Перестав быть камергером, он уже не мог в любое время свободно шастать по дворцу. Появились сложности и препоны, которые было не так просто преодолеть. Уже по тому, что в ответной записке Сергей просил Екатерину почаще показываться в обществе, было понятно, что в основном теперь они будут встречаться на людях. Впрочем, на этот раз сам Бестужев был заинтересован в скорейшей отправке Салтыкова за границу, так что очень скоро князь действительно отбыл.

Летом малый двор переехал в Ораниенбаум, где от нечего делать Екатерина решилась разбить садик. Для этой цели Разумовский направил к ней садовника и предсказателя Ламберти, который очень скоро ошарашил Ее Императорское Высочество смелым предсказанием о том что, Екатерина Алексеевна сделается российской самодержавной императрицей, что она доживет до глубокой старости и увидит своих детей, внуков и правнуков. Мало того, он объявил, что, согласно положению звезд, на престол она взойдет в 1762 году. В ужасе от произошедшего Шешковский изорвал документы и позже выслал дежуривших в тот день слухачей из Ораениенбаума, устроив их при Преображенском приказе, подальше от столицы. Единственной свидетельницей предсказания оставалась Мария Яковлевна Грузинская, которой Степан в последнее время доверял.