Ник Картер - Привидение в доме умалишенных

Когда за надзирателем закрылась дверь, директор встал и, качая головой, подошел к Картеру.

– Скажите, мистер Картер, неужели вы верите во всю эту чепуху? – спросил он.

– Разумеется, верю, – задумчиво ответил сыщик, и когда директор, видимо, возмущенный, хотел отвернуться, Картер удержал его его за рукав и сказал:

– В качестве криминалиста я привык не брезговать решительно ничем, что так или иначе касается разбираемого мной дела. В девяти случаев из десяти я попадаю от этого на ложный путь. Но я готов ошибиться девять раз, если только на десятый выберусь на настоящую дорогу.

– Ну, на сей раз это не будет указанным десятым случаем, – иронизировал директор.

– Почем знать, я вот, например, совершенно уверен в существовании этого непроницаемого для пуль панциря, – невозмутимо продолжал Ник Картер.

– А мне, напротив, это именно кажется самым слабым местом во всей истории, – засмеялся директор.

– Я совершенно другого мнения. Я думаю, напротив, что это и есть тот пункт, с которого нам надо начать, и притом меня навело на это одно замечание, которое сделал Муллен.

– А какое же именно, интересно будет знать? – проворчал директор, со вздохом усаживаясь снова в кресло.

– Слышали ли вы, что Муллену показалось, будто явившееся тогда в образе девушки привидение тихо застонало, когда пуля, по-видимому, попала в цель?

– Слышал, ну и что же?

– И вы, и я исходим из того предположения, что за таинственным духом скрывается настоящее живое существо. Мы знаем, что пуля такого калибра, какой стрелял Муллен, должна насквозь пробить человеческое тело, если оно не будет прикрыто панцирем.

– Совершенно верно, но...

– Хорошо, – продолжал сыщик, – если бы означенное лицо носило панцирь стальной, то удар такой пули мог бы, правда, заставить его потерять равновесие, но никак не мог бы произвести такого сильного действия, чтобы вырвать у пострадавшего стон. Другое дело, если панцирь сделан из непроницаемой для пуль мягкой материи; в этом случае пуля может действительно так чувствительно ударить, что всякий человек невольно застонет.

– Может быть, – заметил директор, с трудом скрывая зевоту. – Я во всяком случае не совсем постигаю всей этой мудрости. Ну-с, а теперь вы, вероятно, хотите допросить Стетсона? – прибавил он, вставая.

– Нет, благодарю вас, – равнодушно возразил сыщик. – Не будем отрывать его от работы.

– Но этот надзиратель тоже утверждает, что видел духа и тоже стрелял в него.

– Знаю, но вы говорили мне также, что он только всего несколько месяцев состоит на службе в Даннеморе; поэтому я не только не буду его допрашивать, но даже прошу не говорить ему о моем пребывании здесь.

– Но отчего же, мистер Картер? – с удивлением спросил директор.

– Очень просто, – пояснил сыщик. – У этого доктора Кварца есть целый ряд приверженцев. Представьте себе, что кому-либо из этих последних удалось как-нибудь попасть в здешние тюремные сторожа. Я не хочу сказать этим, что Стетсон непременно сообщник Кварца. Но во всяком случае я его не знаю и не желаю рисковать.

– Как хотите! Но в таком случае, что прикажете делать дальше?

– Пришлите мне, пожалуйста, этого Кона, о котором вы говорили. Мне надо с ним переговорить, а потом я собираюсь занять его место в камере рядом с доктором Кварцем.

– Тебя, кажется, зовут Кон? – обратился Ник Картер к заключенному, когда его привели в кабинет.

– Возможно, но меня так давно уже не звали по имени, что я даже и забыл, как меня зовут, – ответил арестант хриплым голосом.

Это был дюжий, довольно интеллигентный на вид мужчина лет пятидесяти, настоящий тип арестанта: приниженный, раболепный, как волк на цепи, который боится плетки и притворяется ручным, даже лижет руку своего сторожа, но втайне только и выжидает случая, чтобы броситься на него и разорвать свои оковы.

– Без сомнения, ты питаешь надежду, что рано или поздно будешь помилован? – спросил сыщик.

– Нет, мистер, я навеки похоронил всякую надежду на помилование.

– Тогда, значит, ты рассчитываешь на какой-нибудь счастливый случай, который даст тебе возможность бежать? – продолжал Ник Картер, в упор глядя в глаза арестанта.

Последний невольно вздрогнул.

От долгого пребывания в тюрьме щеки его стали настолько бледными, что трудно было заметить, побледнел ли он еще больше или нет. Только вокруг губ, прикрывавших некрасивые желтые зубы, что-то задрожало. Зоркий глаз сыщика хорошо подметил эту предательскую дрожь и он понял, что вопрос его задел арестанта за живое.