Буало-Нарсежак - Очертя сердце

Он оставил в блюдечке мелочь и побрел вдоль бульвара, разглядывая женщин. В голове назойливой мухой жужжал вопрос: «Кто?» Он отмахивался от вопроса. Кто послал бандероли?.. Никто… Сам Фожер при посредстве друга… Какая разница! Вечер был такой теплый. В сером свете сумерек фонари казались ночниками. Этот миг был роскошью, его надо было прочувствовать, услышать, как угасающую мелодию. Фожер сумел бы это выразить… Фожер!… К черту Фожера!

Лепра добрался до Елисейских полей и зашагал навстречу закату. Здесь все громко кричало об успехе, о деньгах, о легкой жизни. Американские машины бесшумно прокладывали себе путь между праздношатающимися. Переливались огни кинотеатров; на какой-то ограде, оклеенной афишами, бросались в глаза выведенные громадными буквами имена знаменитостей: Браиловский… Рубинштейн… Итюрби… Лепра зябко тянулся к свету. Ему необходима Ева, потому что ему необходимо счастье, власть, уверенность в завтрашнем дне. Он страстно мечтал быть одним из тех, кто захлопывает за собой дверцу «бьюика» или «паккарда». А может статься, он пламенно желал и тех женщин, что шли по улице словно горделивые, неприступные божества.

Ева ждала его, одетая в светлую блузку и плиссированную юбку — все очень просто, но она была восхитительней любой юной девушки; Лепра протянул к ней обе руки.

— Ева, прости меня, но сегодня вечером ты прехорошенькая! — воскликнул он. — Я уже видел тебя красивой, элегантной, этакой королевной. Но в образе пастушки не видел тебя никогда!

— Ты с ума сошел, — сказала она. — Пастушка, которой под пятьдесят!

Кончиками пальцев она провела по его лбу.

— А ты — ты молод, сотри же эти морщины! Ты слишком озабочен!

Он взял ее под руку, прижал к себе.

— Да, озабочен. Мне не нравится то, что с нами происходит.

— Не будем больше говорить об этом, — объявила она. — Попробуем поймать такси и проведем вечер за городом. Согласен?

Она вдыхала сумерки, вдыхала город, как животное, которое сознает свою силу и радуется, что проголодалось. Она больше уже не думала о Мелио, о Флоранс. В ее зеленых глазах отражались переливы реклам, огни вывесок. Она шла рядом с Лепра, высоко держа голову, касаясь бедром его бедра.

— Давай вообразим, будто ты вышел из своей мастерской, — шепнула она. — Ты рабочий, печатник. А я твой подручный. Мы сядем не в такси, а в автобус. Иди за мной, слушай меня.

Они много раз играли в эту игру. Для Евы это было больше чем игра. Это походило на побег. Ей хотелось бы всегда чувствовать себя беглянкой. Воображать, будто каждый день она начинает какое-то новое существование. Она вдруг объявляла Лепра: «Жан, поехали!» Они уезжали не очень далеко. В зависимости от своего настроения она выбирала то Орли, и тогда с обочины летного поля они следили, как в воздух со странным ревом поднимаются громадные четырехмоторные самолеты, то Обервилье, где они засиживались в каком-нибудь кабачке, то Версаль, где они молча прогуливались среди статуй. А иногда ей вдруг хотелось оказаться в самой гуще Парижа, в «Крийоне», и они обедали за маленьким столиком, она — усыпанная всеми своими драгоценностями, он во фраке — ни дать ни взять коронованная чета. Ева называла такие вылазки «фантасмагорией». Лепра без восторга повиновался ее фантазиям. Он не умел, как Ева, наслаждаться радостями жизни, а потом легко расставаться с ними. Наоборот, он страдал от контрастов, которых жаждала Ева. Он был слишком старательным, слишком усердным по своей натуре. И главное — он не мог не думать: «Не будь меня рядом с ней, она все равно была бы счастлива!», так что домой он возвращался всегда в отчаянии.

Итак, он послушно следовал за ней, пересаживаясь с автобуса на автобус, и мало-помалу вокруг них стал возникать другой, незнакомый город — менее ухоженный, но зато более бесшабашный. В автобус входили служащие, женщины с плетеными корзинками. Взяв Лепра под руку, Ева поглаживала его пальцы. Может, это тоже входило в правила игры!

— Куда ты меня везешь? — спросил он.

— В Венсенн. Я знаю там маленький отель в двух шагах от леса.

Стало быть, она там уже бывала! Когда? С кем? Лепра вздохнул. Никогда не избавиться ему от этих грустных мыслей. Над листвой вознеслась зубчатая громада донжона. На тротуарах вокруг бистро и у спусков в метро кишела жизнь. Ева вынула из сумочки темные очки.

— Ты боишься, что тебя узнают? — спросил Лепра.

— Нет. Просто хочу лучше видеть.

Они вышли из автобуса. Лепра купил у цветочницы розу и приколол ее к корсажу Евы. Захлопав в ладоши, она поцеловала его.