Жорж Сименон - Маленький человек из Архангельска

— Привет, Джина!

— Привет, Пьеро!

Она знала всех — оптовиков, перекупщиков, шоферов тяжелых грузовиков; знала она и деревенских женщин, приезжавших продавать то, что они разводили в саду или на птичьем дворе. Будучи еще маленькой, она, с голым задом, вечно сновала среди ящиков и корзин.

Теперь это была уже не девочка. Это была двадцатичетырехлетняя женщина; у ее подруги Клеманс уже был ребенок, у других — даже по двое и по трое.

Она все не шла. Заученными движениями Иона выставил коробки перед витриной, поправляя ярлыки с ценами, и пошел в булочную напротив за рогаликами. Он всегда покупал пять штук — три себе, два жене, и когда сегодня ему завернули в тонкую коричневую бумагу столько же, не стал возражать. Правда, он уже собирался отказаться от двух лишних рогаликов, но тут ему пришла мысль промолчать, не сознаваться, что Джина уехала неизвестно куда. Да и уехала ли она в самом деле? Вчера на ней было лишь красное ситцевое платье, а в руках — только лакированная сумка. Она могла вернуться в течение дня, в любую минуту. А может, уже вернулась?

— Джина! — почти весело позвал он, входя в дом и еще раз попытавшись заклясть судьбу.

Он поел в одиночестве на уголке кухонного стола, вымыл тарелку и чашку, собрал крошки. Для очистки совести поднялся наверх — убедиться, что чемодан жены на своем месте в стенном шкафу. Другого чемодана у нее не было. Накануне она могла в его отсутствие вынести чемодан из дома и где-нибудь спрятать, пока он, к примеру, пил кофе у Ле Бука.

Пришел почтальон; некоторое время Иона читал почту, потом бегло просмотрел марки, выписанные из Каира.

Когда пробило десять, он, как обычно, отправился к Ле Буку.

— Как Джина? Ничего?

— Ничего.

— Я думал, не заболела ли она. Сегодня утром я ее не видел.

Почему он ответил: «Она уехала в Бурж», а не придумал какую-нибудь отговорку? Мильк злился на себя за эту оплошность. Джина могла вернуться через полчаса, через час; как он будет тогда выглядеть?

Девчонка, торговавшая цветами неподалеку от его лавки, вихрем влетела поменять книжку: она это делала каждое утро, прочитывая по роману в день.

— Эта интересная?

Мильк кивнул. Она всегда выбирала книжки одного сорта, пестрые обложки которых сами говорили о содержании.

— Джины нет?

— Сейчас нет.

— Как она поживает?

— Хорошо.

И тут в голову Ионы вдруг пришла мысль, заставившая его покраснеть, — он стыдился подозревать людей, думать о них плохо. Когда юная цветочница ушла, он тут же поднялся в комнату и открыл зеркальный шкаф: в глубине, под висевшей одеждой, он хранил стальную шкатулку, купленную в магазине Вируле.

Шкатулка была на месте; Ионе пришлось сделать над собой усилие, чтобы пойти дальше — достать из кармана ключ и всунуть в замочную скважину. Войди в этот миг Джина, он, наверное, упал бы в обморок от стыда.

Но Джина не шла и, судя по всему, не собиралась появиться скоро: прозрачные конверты, где он хранил самые свои редкие марки, в том числе голубой пятицентовый Тринидад 1849 г, с изображением парохода «Леди Мак-Лауд», исчезли.

Он еще стоял перед шкафом, и капельки пота блестели у него на губе, когда в лавке, а потом в каморке послышались шаги. Летом наружная дверь закрывалась редко: дом стоял в глубине, и воздуха в нем не хватало. Иона не двигался, выжидая, когда подаст голос тот, кто вошел в лавку. Однако шаги послышались уже около кухни; там посетитель помедлил, потом вернулся к лестнице. Походка была тяжелая, мужская, немного шаркающая; замерев, Иона гадал, поднимется ли неизвестный наверх, но тут снизу донесся хриплый голос его тестя:

— Где ты, Джина?

Почему Мильк испугался, будто его поймали с поличным? Не закрывая стальной шкатулки, он захлопнул дверцы шкафа и заколебался: спуститься или сделать вид, что его нет дома? Заскрипели ступеньки. Голос повторил:

— Джина!

— Иду, — только теперь невнятно произнес Иона.

Покидая комнату, он взглянул в зеркало и увидел, что покраснел.

В этот час Палестри не был еще пьян. Впрочем, он даже к вечеру никогда не шатался. По утрам глаза у него были красные, заспанные, вид подавленный, но стаканчик-другой виноградной водки, предпочтительно итальянской — граппы, прибавлял уверенности его походке. Он пил не только граппу, которую Ле Бук заказывал специально для него, но и все, чем его угощали или что он находил в других барах, встречавшихся по пути. Спустившись, Иона увидел, что зрачки тестя уже поблескивают, а лицо оживленно.