Жорж Сименон - Мари из Порт-ан-Бессена

Мари вернулась к себе. Привычными движениями она поставила воду для мытья посуды, потом подмела сильно замусоренный пол.

Она услышала гулкие шаги на улице и стук деревянной ноги. Это, однако, не привлекло ее внимания, поскольку не меньше десятка человек в Порте имели такую деревяшку.

— Мари!

Ее звал толстяк Шарль, все так же сопровождаемый Дедом, единственным в городе человеком, носившим баскский берет с тех пор, как пятьдесят лет назад два сезона ловил сардину в Сен-Жан-де-Люз.

— Вот подписной лист и деньги… Все-таки удалось собрать восемнадцать сотен франков да еще и сантимы…

— Зачем? — спросила она.

— Да вам помочь… Все знают, что… У вас ведь были расходы…

Оба были в легком подпитии, но в такой исключительный день, как сегодня, это простительно. Они даже захотели обнять Мари и выразили желание, чтобы она дала им выпить.

— Подождите, я хоть ополосну стаканы…

Ну а Шателар был доволен. Он действительно всегда был доволен собой, потому что ему во всем сопутствовала удача. Он шел вдоль набережной и остановился перед рыбаком, неловко приближавшимся к нему.

— Что такое, старина?

— Вот… Насчет Вио…

И Шателар весело произнес:

— Я надеюсь, ты не станешь упрашивать меня взять его капитаном, а?.. Нет, старина… Все, что хочешь, но не это. Мне отвратительны неудачники.

— Дело в том, что…

— Послушай! Я спешу! Сразу скажу тебе: я купил «Жанну» потому, что мне так нужно. Мне ведь может быть что-нибудь нужно, не так ли?

И он очень дружелюбно похлопал своего собеседника по плечу, а затем подошел к машине, около которой терпеливо топталась Одиль.

— Ну а твоя сестра?

— Она не хочет уезжать.

— Ты ей сказала, что «Кафе Шателара — это я?

— Она хочет остаться здесь.

— Ты, должно быть, плохо взялась за дело, как всегда, впрочем!.. Ну да не важно!.. не важно!.. Садись!.. Мне придется время от времени приезжать сюда, я ведь теперь местный судовладелец… Я с ней поговорю.

Он почти и не видел Мари. Разве только лицо и силуэт утром, среди участников погребального шествия. Тем не менее он машинально обернулся к мосту, к узкой улочке.

— Она плачет? — спросил он.

— Нет!

— А что делает?

— Ничего… Посуду моет…

Он сел за руль и слегка нажал на клаксон, потому что перед машиной стояли люди.

— Знаешь, а траур тебе не идет… — бросил он, думая о чем-то другом.

Потом, кинув последний взгляд на другую сторону моста, он вдавил педаль газа и принялся насвистывать.

— Ты едешь в Порт?

Брившийся перед зеркалом Шателар что-то пробурчал в ответ.

— А меня ты опять не возьмешь с собой?

Было, вероятно, между девятью и десятью утра. В окно Шателар видел набережные Шербура, с них уже схлынуло утреннее оживление рыбного порта, а ни для чего другого они и не были нужны.

День стоял пасмурный, пришла пора повседневных забот, и если приоткрывалась дверь, Шателар слышал, как в кафе его гарсоны приготавливали оконную замазку из древесных опилок и испанских белил.

— Ты все не можешь разобраться с моей сестрой? — зевая, спросила Одиль.

Ее уже привычно вялый голос становился еще более вялым, когда она лежала в постели. Для нее постель имела совсем другой смысл, чем для кого бы то ни было.

Одиль вообще-то не страдала привередливостью, она не придавала особого значения нарядам, ей так и не удалось научиться правильно пользоваться губной помадой и пудрой; она вовсе не была скупой и даже не знала, сколько денег у нее в сумочке, которую всюду забывала. Одиль не имела ни пороков, ни честолюбия.

Правда, с тринадцати до двадцати трех лет она вставала каждое утро, летом и зимой, в пять утра по дребезжащему будильнику и с голыми ногами, не почистив зубы, с ничего не соображающей головой и неловкими движениями в течение десяти лет готовила для других кофе, нагревая комнаты, перед тем как они все собирались с духом и вылезали из постели, и начищая обувь, чтобы стряхнуть остатки сна.

И вот только по этой причине, и никакой другой, Одиль стала любовницей Шателара, как она стала бы любовницей любого другого. Она оставалась в постели, где все еще ощущался мужчина. Она смотрела, как зимним утром он одевается, и говорила без особой убежденности:

— Почему это за целую неделю ты ни разу не захотел меня взять с собой?

— Да потому, что ты и в полдень не была бы готова!

И это тоже правда. Шателар, ложившийся в два или три часа, потому что после кино всегда должен был с кем-нибудь увидеться, спал мало, но, однако, умывшись холодной водой, приходил в боевое настроение и переполнялся жизненной энергией.