Жорж Сименон - Кот

— Ты куда?

— Пойду пройдусь.

Он не собирался догонять Маргариту. Пошел в противоположную сторону, отгоняя от себя мысль о жене.

День не задался. Эмиль больше обычного проторчал у окна. Все же прошелся до парка Монсури, немного — всего несколько минут — посидел на скамейке.

Так он и знал. Назавтра, в тот же час, он увидел ее на том же месте, почти в той же позе, с возведенными к небу глазами. В этой старухе, маленькой, хрупкой, напоминающей святош, что в церкви пожирают глазами статую Богоматери, было нечто трагическое.

На этот раз Нелли не сказала ему о жене ни слова, но между ними появилась натянутость, которой в предыдущие дни не было. Казалось, Нелли думает: “Плохо твое дело, дружище!”

На душе у него и впрямь было тяжело. Он думал, что вырвался на свободу, но это оказалось только иллюзией.

Маргарита приходила и в третий раз, и в четвертый, все более жалкая — того и жди, упадет в изнеможении на тротуар.

Однажды под вечер он машинально обернулся, идя по улице, и заметил, что она идет следом за ним на расстоянии метров тридцати. В эти часы он ходил в парк Монсури. Он не изменил ни привычке, ни маршруту. Шагал быстро, как всегда. За спиной слышал мелкие, торопливые шажки жены и в конце концов пошел помедленнее, подумав, что она, вероятно, запыхалась.

Маргарита страдала, это было очевидно. Ей его недоставало. Она не находила себе места в пустом доме, и в том, как она маячила у него за спиной, угадывались признание и мольба. Эмиль сделал над собой усилие, чтобы не растрогаться. Он сел на ту же скамью, что всегда; жена остановилась на повороте аллеи.

— Ты туда ходил? — спросила Нелли, когда он вернулся на улицу Фейантинок. Откуда ей знать, что Маргарита сопровождала его, и он чуть было не…

— Нет.

— Знаешь, Эмиль, меня стесняться не нужно. Я пойму.

Он разозлился. Всю жизнь он терпеть не мог, чтобы его судили, тем более что окружающие вечно воображали, будто предвидят его поступки, а ведь он сам не знает, чего от себя ожидать.

Он не хотел возвращаться в тупик Себастьена Дуаза. Здесь ему было хорошо. У него сложились свои привычки, свои причуды. Но того чувства освобождения, что охватило его в первые дни, он уже больше не испытывал. Ему почти удалось забыть Маргариту. И вот она навязывается сама — робко, униженно. Он и не подозревал, что она может быть такой. Уж не г-жа ли Мартен посоветовала ей избрать эту линию поведения? Продолжают ли обе женщины видеться каждый день, говорят ли о нем?

Он ломал голову над этими и прочими вопросами, и с прежней безмятежностью было покончено.

— Уходишь?

— Надо глотнуть воздуху. День уж больно душный. Вечером, когда стемнело, он чуть не прямиком отправился на улицу Санте. Сделал лишь небольшой крюк, который должен был свидетельствовать о его колебаниях; прошел мимо тупика, видел фонарь, слышал шум фонтана. Издалека нельзя было разглядеть, горит ли свет в окне последнего дома.

Нелли ни о чем не спросила. Когда он вернулся, она уже легла. Он прикрыл дверь своей комнаты и шепнул совсем тихо, на случай, если она уже спит:

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Ночь Буэн провел плохо. Просыпался раз пять, если не больше, в оправдание ходил в уборную, а после каждый раз засыпал с трудом, погружаясь в запутанные сновидения, которых не мог вспомнить, просыпаясь. Он знал только одно: он сопротивлялся. Не хочет. Он не в состоянии был бы уточнить, от чего именно так ожесточенно отказывается, но чувствовал, что все объединились против него одного, и это его угнетало.

В шесть утра он встал разбитый, подмел опилки, вымыл кухню, не жалея воды, вынес мусорные бачки. Выпил красного прямо из бутылки, а когда спустилась Нелли — в шлепанцах и черном платье на голое тело, — не знал, о чем с ней говорить.

Как он и думал, Маргарита пришла, встала на том же месте, в той же позе, и в глазах, устремленных на него, читался тот же вопрос; избавиться от этих глаз он так и не смог. Глаза у нее были голубые, но, когда она волновалась, голубизна переходила в грязно-серый цвет, а лицо утрачивало все краски и становилось желтым, как слоновая кость. Она словно потухла, перестала бороться.

Эмиль еще пытался не поддаваться жалости, но это было ему уже не по силам. В полдень кусок не лез в горло, половина еды осталась на тарелке. А ведь он пошел в свой любимый ресторан, заказал рагу из говядины под белым соусом по старинному рецепту.

— Невкусно? — всполошился хозяин.

— Да нет, просто я не голоден.